Оторвавшись от своих товарищей, Чарльз, возможно чересчур энергично, прошел между мужчиной и женщиной, обсуждающими великого Гейбла, и внезапно оказался на свободе, так что уже никто не отделял его от Джонни и двух его девиц.
Время из замедленного стало стремительным. Отчетливая картина смазалась. Скорость возросла с пяти миль в час до пятисот. Не оборачиваясь, но полностью полагаясь на преданность и мастерство Кларенса Хёрта и Эда Холлиса, Чарльз ускорил шаг и подошел к Джонни справа, отстраняя плечом Сейдж; левая его рука оттянула полу пиджака, высвобождая из укрытия рукоятку «Кольта», а правая потянулась к оружию. В этот самый момент и Джонни быстро шагнул в сторону, прячась за Полли. Он все понял. Неизвестно, как, неизвестно, почему: возможно, прячущийся в нем зверь ощутил приближение опасности, тем самым первобытным чутьем, которое дремлет в глубине сознания любого животного, но Джонни подался вперед, опуская руку в карман. Доставая оружие.
Диллинджер действовал быстро. Чарльз действовал быстрее.
От мозга к руке, от руки к кисти, от кисти к спусковому крючку, от спускового крючка к курку, от курка к патрону, от патрона к пороху, от пороха к пуле – желание действовать и само действие случились практически одновременно. Чарльз почувствовал разливающуюся по жилам целеустремленную энергию, наконец освободившуюся от долгой дисциплины – и тотчас же благодаря какой-то алхимии превратившуюся в чистую жажду победы, свойственную стрелку. «157345С», с выключенными предохранителями, молниеносно перешел оттуда, где был, туда, где должен был быть, без каких-либо мыслей, рассуждений, повинуясь одному инстинкту, и Чарльз выстрелил три раза, так быстро один за другим, словно вытащил из брюк «Томпсон». Его указательный палец пневматическим отбойным молотком колотил по спусковому крючку, производя выстрелы до того, как импульс отдачи успеет сместить дуло пистолета, который, в свою очередь, намертво застыл в надежной конструкции из мышц кисти, запястья и предплечья, сжавшихся с таким усилием, что сталь могла бы превратиться в алмаз. Чарльз выстрелил не слишком хорошо, но он выстрелил быстро. Первая пуля зацепила Джонни справа, вторая вошла в плечо, а третья, убийца, вследствие неизбежного подъема ствола вверх поразила Джонни прямо в затылок, проделав в живой плоти язву размером с двадцатипятицентовую монету, после чего продолжила путь по слегка поднимающейся траектории через нижние отделы головного мозга и наконец довольно аккуратно вышла прямо под правым глазом.
* * *
Казалось, спустя целую вечность, но на самом деле в ту же секунду Холлис выстрелил один раз, Хёрт – дважды, все три выстрела в туловище, смертельные, хотя и не мгновенного действия. С Диллинджером было покончено после того, как третья пуля Чарльза выпотрошила правую половину его черепа.
У него подогнулись колени, и, подобно мешку картошки, сброшенному с грузовика, он рухнул на землю с глухим стуком, отчетливо слышным в мгновение тишины, определенное шестью выстрелами, сделанными за такой короткий промежуток времени. Джонни растянулся ничком на каменных плитах, и только тут Чарльз с удивлением отметил, как же далеко они успели пройти по Линкольн. Но вот перед ним лежал человек, из отверстий в его теле потопом разливалась алая лужица, собираясь у головы кровавым озером. Шляпа слетела с головы, ноги нелепо загнулись внутрь.
Чарльз присел на корточки рядом с упавшим, который еще продолжал дышать, подчиняясь рефлексу, и, увидев, что посеревшие губы шевелятся, склонился ближе, чтобы услышать его последние слова.
– Я не одет для людей, – прошептал Джонни, и если после этого душа его и отлетела, Чарльз этого не заметил, поскольку из ниоткуда появилось вечное спокойствие смерти, которое накрыло тело, не допуская к нему посторонних.
Указательным пальцем левой руки Чарльз прикоснулся к сонной артерии, кровяной реке, соединяющей головной мозг и сердце, которая проходит по шее неглубоко под кожей, и не почувствовал никакой пульсации.
– Готов, – сказал он Хёрту, который подошел к нему и, склонившись, смотрел на распростертого человека, на кровь, такую яркую, такую блестящую в свете фонарей.
Поднявшись на ноги, они оказались уже в другом мире, мире без «врага общества номер один». Потребовалась одна секунда, возможно, две, чтобы эта новость электрическим разрядом прошила толпу. После чего – всеобщее смятение.
Чарльз, в окружении Хёрта и Холлиса, собратьев-центурионов, стоял молча над поверженным человеком, в то время как вокруг толпа излучала безумную энергию. Магия имени превратилась в чистое электричество.
– Это Диллинджер!
– Господи, Диллинджера убили!
– Его только что застрелили, понимаете, бах, бах!
– Не могу в это поверить!
– Посмотрите на него, «враг общества номер один» лежит лицом вниз в переулке.
– Вы когда-нибудь видели столько крови?
– У них был автомат?
– Высокий полицейский, это он. Господи, как же быстро он стреляет!
– Не оставили бедняге ни шанса.
И тут в свет фонаря – на самом деле в свет рампы – выступил Первис, сразу же взявший на себя главную роль.
– Так, народ, народ, расступитесь, освободите нам место! Есть еще пострадавшие, кто-нибудь ранен?
– Вот эту даму слегка задело.
– Так, мэм, успокойтесь, «Скорая» уже в пути.
Подоспели другие агенты, отогнавшие стервятников от трупа Джонни, к которому те слетелись, чтобы обмакнуть в его крови носовые платки, поля шляп и даже кончик галстука. Подкрепление образовало оцепление, борясь со стремлением толпы видеть, быть рядом, участвовать в том, что называется историей. Под вой сирен подоспели в великом множестве сотрудники чикагской полиции, вызванной десятками очевидцев.
Зарковичу пришлось с боем прокладывать дорогу к Чарльзу.
– Вы просто разнесли этого ублюдка… Отличная стрельба!
Затем к нему подошел Первис.
– Чарльз, примите мои поздравления. Не буду вам говорить, что это значит. Вы – лучший из лучших!
Кивнув, Свэггер обернулся и указал на Холлиса и Хёрта:
– Эти ребята также участвовали в деле. Тут есть и их заслуга.
– Я непременно доведу это до сведения директора.
Кто-то предложил Чарльзу и его товарищам пройти от трупа к машине Отдела и там спокойно дождаться Сэма. Тем временем подоспели журналисты – должно быть, их привлек запах крови в воздухе? – вместе с фотографами, тотчас же принявшимися делать снимки с самых разных ракурсов; каждая вспышка становилась мини-взрывом света, который отбеливал все, к чему прикасался, лишая красок, и создавал рисунок, драму и художественное единство там, где до этого не было ничего, кроме беспорядочных теней. Глухие хлопки срабатывающих вспышек стали непрерывным звуковым сопровождением этого события, переходящего из реальности в журналистику.
– Покурим, если у вас есть что курить, – предложил Чарльз Хёрту и Холлису.
