В девять часов он встал, принял душ, надел брюки и рубашку с коротким рукавом; пиджак, галстук и пистолет в кобуре запер в чемодан, который засунул под кровать. Спустившись вниз, отправился в закусочную – в этот потерянный понедельник Чарльз начисто забыл про то, что нужно есть, – и купил «Трибьюн» и «Геральд экзаминер». Заказав яичницу с беконом, за завтраком наконец прочитал, как вселенная отнеслась к смерти Джона Диллинджера.
Все это не имело никакого сходства с тем миром, который запомнил Чарльз. В мире, сотворенном газетами, героический сотрудник федеральных правоохранительных органов Мелвин Первис практически в одиночку выследил и убил чудовище. Чарльз едва не рассмеялся, поскольку это было вопиющей неправдой, однако полностью соответствовало непреложной логике своеобразной политики чикагского отделения.
Да, Сэм – босс; да, Хью Клегг – его первый заместитель. Но в то же время Мелвин Первис также здесь, и поскольку он красивый, любезный, вежливый, элегантный, журналисты его обожают, и Чарльз предположил, что чем дольше так будет продолжаться, тем больше будет выходить на передний план Первис, а Отдел расследований отступит в тень. Тот, кто знал правду, посмеивался втихаря, но никто не обижался на Мелвина. На самом деле тот и не стремился выставить себя героем, не бахвалился своими подвигами; просто он был здесь, журналисты знали и любили его, и им проще всего было выставить его в лучах славы. Только очень сильный духом человек смог бы на месте Первиса устоять от соблазна самопрославления.
Чарльз едва не рассмеялся вслух, предположив, что старому мерзавцу «холостяку» директору в далеком Вашингтоне сегодня утром потребуется сразу три стакана содовой. Его наверняка хватил апоплексический удар. Произошло то самое, чего он не хотел, но в то же время он никак не мог это предотвратить. И что ему делать теперь – выгнать своего «героя»?
«Человек, который расправился с Диллинджером» – таким был заголовок в одной газете, а под ним красовалось замечательное фото Первиса из архива: одет с иголочки, лицо серьезное. Статья начиналась так: «Все свелось к поединку двух человек – того, кто преступил закон, и того, кто стоял на службе закона; и, к счастью для всех нас, победу одержал человек, стоящий на службе закона».
Чарльз потратил немало времени, копаясь в этой чепухе, пораженный тем, какой лживой может быть ложь, но в конце концов газеты все-таки закончились. Ему требовалось чем-то занять себя, выбросить из головы политику Отдела и ремесло убивать людей на государственной службе. Он подумал было о том, чтобы сходить в кино, однако мысль эта ему совсем не приглянулась – ввиду того, какой конец постиг Джонни после общения с Гейблом. Затем он вспомнил предложение Сэма сходить на бейсбол, и эта мысль пришлась ему по душе. Заглянув в газету, Чарльз увидел, что «Кабс», неофициально любимая команда девятнадцатого этажа, отправились на выездной матч, поэтому он обратился к матчам Американской лиги и увидел, что «Уайт сокс» играют на «Комиски-парке» на Южной стороне. Чарльз ничего не знал об этой команде, что на самом деле не имело значения: главным было забыться в зрелище, в анонимном товариществе трибун, стереть память и притупить дух.
И вот Свэггер поднялся на станцию надземной железной дороги, для чего ему пришлось взобраться на огромное чудовище из стальных ферм – быть может, остов старого дредноута, пришвартованного в доке, с созвездиями железных заклепок и прочных деревянных балок повсюду, пропахших дегтем, посредством которого древесину защищали от воздействия окружающей среды, – сел на поезд, идущий в южном направлении, пронесся по «Петле», после чего на двадцать минут нырнул в грохочущую темноту, пока то, что находилось между «Петлей» и «Комиски-парком», проносилось мимо, невидимое на поверхности.
Чарльз сошел с поезда на станции, именующейся на жаргоне «Бронзавилем», и почувствовал, что зрители, спешащие на стадион, – чужаки в этом сплошь негритянском мире. Две цивилизации взирали друг на друга через разделяющую их пропасть, когда болельщики проходили по 35-й улице мимо местных жителей, направляясь к сооружению, где должен был состояться матч. Но настроение у всех было добродушное, поскольку ярко светило солнце, все были счастливы, впереди ждали одни удовольствия. Улицы были полны суеты и гомона, не то чтобы забиты толпами, но народу было много, а стадион – кирпичный замок? собор? – господствовал над местностью, притягивая к себе людей со всех сторон. Новоприбывших встречала разнообразная веселая толчея: ларьки с сосисками в тесте, торговцы, предлагающие программки, леденцы, воздушную кукурузу, флажки, бейсболки с эмблемой «Уайт сокс» и прочую сувенирную продукцию. Здесь было все, что имело отношение к бейсболу и могло продаваться на улицах вокруг «Комиски-парка».
Купив билет без места, Чарльз прошел на полупустой стадион и испытал прилив радости при виде зеленого поля, занимающего главное место посредине, в окружении красных кирпичных стен с псевдосредневековыми башнями и шпилями. Даже заполненный лишь наполовину, стадион все равно выглядел внушительным благодаря присутствию пятнадцати тысяч человек, объединенных общей страстью. Побродив немного, Чарльз нашел удобное место, откуда открывался прекрасный вид на поле, примерно в тридцати рядах выше разграничения между отдельными креслами и общими скамьями, напротив третьей базы. На самом деле на этом стадионе плохих мест не было, если только не устроиться за одной из многочисленных железных ферм, составляющих его основу, и Чарльзу были хорошо видны молодые ребята на поле, полные жизни и скорости, силы и ловкости. Он сознательно не заказал себе пива, хотя весь стадион представлял собой, по сути, один огромный круглый пивной бочонок, и болельщики вокруг вели себя шумно и развязно, как и подобает изрядно выпившим. При всем этом здесь был праздник рекламы, и такие гиганты американского бизнеса, как «Кока-кола», «Стандарт ойл» «Пиво “Хэмм” из края небесно-голубой воды» и «Чикаго трибьюн» раскупили пространство на стенах, чтобы продавать свой товар. Воздух пестрел вымпелами и флажками; дым от десяти тысяч сигарет и двух тысяч сигар, поднимаясь к небу, образовывал вверху сияющее марево. Все вели себя шумно, все были счастливы, все хотели в этот день и в этот час находиться именно здесь и ни в каком другом месте.
Игра получилась неважной. Соперники приехали из Вашингтона – вероятно, директор болел за нее, – и «Уайт сокс», в этом сезоне сами будучи не в лучшей форме, расправились с ней без особого труда. Они повели в счете в первом иннинге – и больше не уступали. Суонсон, правый крайний, парой хитов обеспечил своим партнерам четыре пробежки. Другие ребята – Эпплинг, Конлон, Симмонс, Бонура и Дайкс – тоже не подкачали, доведя своими результативными ударами счет до шести в их пользу. Питчер по имени Лес Титье подавал аж до восьмого иннинга, записав себе в актив победу. Все шло так, как и должно было идти, и больше всего удовольствия Чарльз получал от зеленой травы, от белой формы и мяча. Еще ему нравились долгие драмы ловли, когда кто-нибудь запускал мяч вверх, и тот улетал по дуге высоко в жаркое безоблачное небо, затем, теряя энергию, начинал спуск туда, где его ловил тот или другой молодой парень, который после этого отправлял мяч с большой скоростью в ту или другую сторону, в зависимости от игровой ситуации. Было что-то убаюкивающее в этих изящных передачах; матч, лишенный интриги, также был лишен драматичности и напряжения, и Чарльз был рад на какое-то время оставить позади и то и другое.
