«Я уже такой старый? И эта штуковина в голове вышла из строя? И больше не работает? Или я теряю чутье, и все это – лишь стариковское тщеславие, нелепый вздор, обусловленный манией преследования, терзавшей снайпера всю его жизнь, и тем, что в меня слишком много стреляли и это плохо сказалось на моем психическом здоровье? Мне непременно нужно быть объектом какого-то черного заговора со стороны сил, которые прячутся в тени и дергают за нитки? Только так я могу… чувствовать себя живым?»
Однако Боб понимал фундаментальные требования игры и неукоснительно их соблюдал – а игра эта была «Охота на человека 5.0», то есть максимальный уровень. И требования эти были простыми: если ты находишься под наблюдением, не показывай это. И тогда у тебя появляется микроскопическое преимущество, которое опытный оперативник сможет превратить в победу, когда дело дойдет до оружия. И посему, хотя рассудок Боба вопил, требуя оглянуться, применить свое по-прежнему отличное зрение к теням, горизонту и деревьям вокруг, он смотрел в другую сторону, стараясь показаться нескладным, туповатым, старым и обессилевшим. Если наблюдатели поймут, что их засекли, они изменят в корне план своих действий и Боб их больше не увидит – до тех самых пор, пока они не решат, что пришло время с ним разобраться. Для того чтобы остаться в живых, он должен узнать об их намерении убить его раньше, чем они сами это поймут.
Сосредоточенно следя за тем, чтобы не оборачиваться назад, Боб осмотрел Главную улицу Мависа, отметив нескольких рассеянных жителей города, машины неопределенного года выпуска, и ничего постороннего, чуждого, бросающегося в глаза. За десять минут по улице не проехала ни одна машина, если не считать мамаши на кроссовере, полном визжащих детей, полицейского патруля и старика на тракторе. Никаких признаков мафии, советских десантников, джихадистов, японских морских пехотинцев, не подчиняющихся приказам ребят из Управления, сыновей, братьев, жен и дочерей всех тех, кого он когда-либо убил, – ничего и никого, кого он мог бы интересовать. Лишь Америка при свете дня, в ипостаси маленького умирающего городка, неспешно катящегося к завтрашнему дню без драматичности и возбуждения.
Но почему за ним следят? Потому что везде и всегда это происходит лишь из-за денег. Ни месть, ни стремление к правосудию, ни ирония, ни любопытство, ни зависть, ни романтичное соперничество – никаких других мотивов, кроме древнейшего на свете: алчности. Вероятно, Каин пристукнул Авеля из жадности, рассудив, что, если не будет брата, он получит от своего старика лишнюю кварту козьего молока. Где-то во всем этом должны быть деньги, но, черт возьми, Боб не мог представить себе, где они спрятаны.
Он приехал в Даллас, откуда на следующий день должен был вылетать в Бойсе, чтобы произнести речь, и вечером в гостинице сделал то, что проделывал уже дважды. Изучил все до одного имеющиеся у него вещи, ощупывая, встряхивая, трогая, обнюхивая их, а если б нужно было лизнуть, он и лизнул бы. Но ничего, от носков до трусов, от бритвы до зубной пасты, от того, что надевается снизу, до того, что надевается сверху, и того, в чем все это лежало, даже не намекало на возможность двойного использования, в целях наблюдения и слежения. Все было банальным и скучным, таким, как у других. Ни «жучков», ни микропроцессоров, GPS-датчиков, новых шпионских игрушек в духе Джеймса Бонда… просто ничего.
На следующее утро Боб проснулся рано и перед завтраком целый час изучал машину, хотя она была взята напрокат, выбрана наугад из выстроившихся в ряд прокатных машин. Никто в Литтл-Роке не мог заранее предвидеть, какую именно машину из десяти доступных он выберет. Этого не знал даже сам Боб: он просто взял первую, однако, возможно, он всегда выбирал первую, и кто-то на это рассчитывал. Но это же какой-то бред, поскольку никакого возможного объяснения такому поступку не было, а затраты на то, чтобы проникнуть в агентство проката и поставить «жучок» в машину одинокого человека, который не разговаривает сам с собой, не идут ни в какое сравнение с любой вероятной прибылью.
«Ты теряешь чутье, старый хрыч», – подумал Боб, направляясь в аэропорт.
Глава 32
Литтл-Рок, штат Арканзас
Наше время, двумя месяцами раньше
Леон Кейи был самым уважаемым нумизматом в Литтл-Роке, и его дорогой антикварный магазин «Монета» был шикарным, роскошным, но в то же время спокойным и безмятежным. Здесь Кейи находил, покупал, продавал и менял самые необычные образчики четырехтысячелетней всемирной истории денег; в числе его клиентов были многие состоятельные коллекционеры Среднего Юга. Кейи интересовался всем, что было деньгами или хотя бы выглядело как деньги. Он также был хорошо представлен в Интернете, то есть глобально, и, кроме того, много путешествовал, охотясь за впечатляющими предметами, периодически выставляемыми на продажу. Одевался Кейи так, как и следовало ожидать: строгие темные костюмы, сшитые на заказ, белоснежные сорочки дорогих моделей, галстуки такие солидные, что от одного их вида хотелось спать, и, разумеется, туфли, иссиня-черные, узкие, по английской моде. Холеный, ухоженный, причесанный, начищенный, наглаженный, накачанный, Кейи внешне производил впечатление богатого ханжи, учившегося в Йельском университете.
Но был и другой Леон Кейи, который удивил, а может быть, и разочаровал бы своих многочисленных респектабельных клиентов. Те даже не догадывались, что он был тем самым мистером К, владельцем девяти «Ломбардов мистера К» Литтл-Рока, гордо заявлявшим с рекламных плакатов по всем негритянским, латиноамериканским и бедным белым кварталам Куин-Сити: «Я покупаю золото, я покупаю серебро, я покупаю бриллианты, я покупаю оружие! Черт возьми, я покупаю ВСЁ!» И он действительно покупал всё. Чтобы затем продать с наваром.
Все его заведения процветали, поскольку лицензия на ростовщическую деятельность, полученная лишь благодаря мощному преступному или административному рычагу со стороны арканзасских чиновников, отвечающих за лицензирование, являлась лишь оправданием «печатанья» денег. Также Кейи принадлежали несколько автомоек, три придорожных торговых центра, прачечная самообслуживания и солидная доля капитала в сети закусочных «Соник». И парочка ресторанов. И парочка порнографических магазинов. И семь баров, в том числе три таких, в которых показывали стриптиз. Еще Кейи владел агентством проката автомобилей, охотничьим клубом, в котором он был председателем, и одновременно возглавлял комитет по защите окружающей среды, и личным самолетом.
Никто и никогда не говорил про Леона Кейи, что у него нет делового чутья, и когда представлялась возможность, он проявлял чудеса изворотливости, чтобы ею воспользоваться. Вот почему в настоящий момент Леон сидел в отдельном кабинете клуба «Т, Т и А», расположенного в пользующемся недоброй славой районе Литтл-Рока и принадлежащего, разумеется, ему, поглощенный беседой с двумя мужчинами внушительных габаритов.
Это были братья Бракстон и Роули Грамли. По профессии братья были агентами по розыску обвиняемых, освобожденных под залог, в своем роде современными охотниками за людьми, выслеживающими тех, кто подвел своих поручителей, – а поручители не из тех, кто такое прощает. Они относились серьезно даже к самым маленьким суммам, и в их ремесле не было ни шуток, ни отговорок. Ни в одном штате четко не прописано, что вправе делать агент по розыску обвиняемых, освобожденных под залог, но в одних штатах закон проявляет больше терпимости, чем в других. Арканзас в этом отношении – один из самых терпимых, и потому доля возвращенных беглецов у Бракстона и Роули составляла девяносто семь процентов. Братья очень хорошо владели искусством розыска людей, и хотя внешне они напоминали двух певцов в стиле кантри, оба были технически подкованными, ловкими, жестокими и упорными – а именно это и требовалось в их ремесле. Поговаривали также, что братьев можно уговорить выполнить и другую работу для правильных заказчиков за правильное вознаграждение и об этом никто не скажет ни слова.
