Глава 43
Маклин, штат Вирджиния
Наши дни
На сегодня ничего особенного. Просто перебирать все заново, перебирать и перебирать. Быть может, что-нибудь всплывет. А может быть, случится прорыв: принесет плоды один из запросов, отправленных по электронной почте. До сих пор ничего такого не было, но, может быть, сегодня случится именно тот день…
Приняв душ, Боб оделся. Следующим шагом стали кофе с булочкой в кафетерии при гостинице. Когда Свэггер, вернувшись в номер, возился с телефоном, проверяя электронную почту, в дверь постучали. Для горничной слишком рано: она уже знает, что Боб не уходит раньше половины девятого.
Это был Ник. Сюрприз, потому что он всегда сообщал о своих находках по телефону или по электронной почте, после чего встречи происходили в просторном кабинете у него дома.
– Что стряслось? – спросил Боб.
– Мне пришла в голову одна мысль. И проще оказалось заглянуть к тебе, чем тащиться обратно.
– Ладно.
Ник подошел к письменному столу, поверхность которого была совершенно чистой, и поставил на него полиэтиленовый пакет из магазина. Из пакета достал надфиль в упаковке, два мягких карандаша, медицинские перчатки в пакете, пачку писчей бумаги и большую лупу стоимостью пять долларов девяносто пять центов.
– Это набор юного сыщика? – с любопытством спросил Боб.
– Нет. Чтобы купить все это, нужно было двадцать два года проработать в Бюро.
– Обожаю наблюдать за профессионалом, занятым своим делом, – сказал Боб.
Ник открыл портфель.
– Я ехал в Вашингтон, чтобы вернуть докладную записку про огнестрельное оружие, – объяснил он. – Но мне не давала покоя одна мысль. Не знаю почему, но было в этой записке что-то интригующее.
– Может, все дело в том, что это оригинал, а не ксерокопия, – предположил Боб.
– Нет, не только. Нечто такое, что вытекало из этого.
Свэггер постарался перечислить все характеристики документа:
– Бумага тонкая, сухая, хрупкая, старая. Донован ударяла по клавишам пишущей машинки с такой силой, что ее точки пробивали бумагу насквозь и оставляли дырочки – ты это имеешь в виду?
– Ладно, – сказал Ник, – давай посмотрим, действительно ли я такой умный, каким себя считаю. Или даже умнее.
Надев очки, он взял кружку и, перевернув, поставил на стол, открыв миру ее чистое, слегка вогнутое дно. Затем взял карандаш, раскрыл перочинный нож и обстругал карандаш, открывая грифель. После чего вскрыл упаковку с надфилем… Ух, ну почему в качестве упаковочного материала используют этот нечеловечески прочный, просто неразрушимый кевлар?
– Для того чтобы вскрыть упаковку, нужен надфиль, – проворчал Ник, – но долбаный надфиль находится внутри упаковки!
Наконец он освободил надфиль и обработал им грифель карандаша. В углубленном дне кружки скопилась мелкая черная пыль.
– Надеюсь, ты никуда не торопишься, – сказал Ник. – Это займет какое-то время.
– Сегодня я совершенно свободен, – ответил Боб.
Через пять минут на дне кружки образовалась маленькая кучка грифельного порошка.
– Так, дальше начинается самое сложное, – сказал Ник.
Вскрыв пачку бумаги, он достал один лист и положил его на стол. Затем разорвал упаковку и, словно хирург, готовящийся к операции, натянул на руки медицинские перчатки.
– Только не говори, что мне нужно наклониться, – сказал Боб.
– Ха! – рассмеялся Ник.
Открыв портфель, он достал лист древнего документа, осторожно держа его за уголки. Поднеся его к свету, нашел пятно несмываемых чернил, которым восемьдесят три года назад какой-то чиновник замазал прописные буквы, обозначавшие авторство документа – обычная процедура цензуры.
– Ничего не видно, – сказал Боб. – Я надеялся различить инициалы автора документа.
– Эти люди знали, что делали, – сказал Ник. – Вот только не приняли в расчет скорость, силу и точность Элейн П. Донован, лучшей машинистки Западной цивилизации. Она ударяла по клавишам с такой силой, а бумага была такой тонкой, что буквы рельефно отпечатывались на обратной стороне. Особенно справедливо это по отношению к привычным комбинациям букв.
Ник перевернул документ и положил его обратной стороной вверх рядом с белым листом. Бумага документа была такой тонкой и хрупкой, что черное пятно просвечивало насквозь.
– Так, доктор Ватсон, смотрите внимательно!
Ник поднес перевернутую кружку к документу, слегка ее наклонил и кончиком лезвия ножа стряхнул немного грифельного порошка на обратную сторону пятна. Затем острием аккуратно распределил порошок по всей поверхности пятна.
– Так, отлично, – удовлетворенно заявил он.
Снова взяв документ, осторожно перевернул его и положил на девственно-чистый белоснежный лист. Затем аккуратно провел по листу тупой стороной лезвия, прилагая усилие, достаточное для его целей, но не настолько большое, чтобы порвать или испортить бумагу.
– Видишь, в архиве замазали лицевую сторону. Не подозревая о том, что сильные удары миссис Донован отпечатали буквы на обратной стороне. И вот я покрыл их тонким слоем графита и прижал к листу белой бумаги. Это совсем как библия Гутенберга: выпуклый рельеф букв оставит отпечаток.
Так оно и произошло:
«ЧФС/ЭПД»
То есть: «автор: Чарльз Ф. Свэггер / машинистка: Элейн П. Донован».
– С возвращением в Федеральное бюро расследований, специальный агент Свэггер, – сказал Ник.
Глава 44
Сан-Антонио, штат Техас
Конец августа 1934 года
Хелен и Джей-Пи были потрясены тяжестью горя Леса. Страшное известие сразило его наповал, и он, что было совершенно неестественно для него, без галстука, босой, сидел совершенно неподвижно, осунувшийся, с пустыми глазами, погруженный в отчаяние. Сидел, уставившись в пустоту, и из уважения к его страданиям они обращались с ним как с ребенком, ходили на цыпочках, разговаривали шепотом и вполголоса.
– Дорогой, ты целый день не ел. Хочешь, я принесу тебе сэндвич с кока-колой?
Лес не отвечал. Он сидел на диване с разложенной перед ним газетой.
«УБИТ ГАНГСТЕР ВАН МИТЕР» – гласил большими буквами заголовок на все восемь полос, а ниже шрифтом поменьше: «ПОЛИЦЕЙСКИЕ РАССТРЕЛЯЛИ НА УЛИЦЕ ИЗ АВТОМАТОВ ПРИЯТЕЛЯ ДИЛЛИНДЖЕРА».
Статья сопровождалась выразительной фотографией, сделанной в морге: Гомер лежал на столе, голова подпиралась чем-то, и резко бросались его широко раскрытые глаза и худое тело, покрытое ссадинами и ранами. Определенно, зрелище было не из приятных. Это был скверный пример того, с каким равнодушием относились к смерти пресса и простые обыватели среди волн преступности и насилия, и газеты с черно-белыми фотографиями убитого гангстера, лежащего на металлическом столе в морге, со страшными ранами на белом, словно алебастр, теле, распродавались огромными тиражами. Вся страна завороженно следила за тем, как представители закона отстреливали остававшихся в живых ребят Диллинджера.
