Мы лежали в вашем отделении пять месяцев. Это были самые долгие пять месяцев в нашей жизни, но благодаря юмору и доброте медсестер нам удалось сохранить рассудок!
Спасибо Кэрол, Мо и всем сотрудникам отделения за то, что вы терпели шутки моего мужа (и за то, что СПАСЛИ жизни наших мальчиков-близняшек).
Врачам и медсестрам благодарность за особый уход. Мы никогда вас не забудем.
Мэдди, акушерке по работе с родителями, потерявшими ребенка. Ты помогла нам пережить самый тяжелый период нашей жизни. Мы будем свято хранить воспоминания, которые благодаря тебе остались у нас за то время, пока Анабелль была с нами. Простого «спасибо» здесь недостаточно. Но других слов мы подыскать не можем.
У стены рядом с благодарственными открытками стоит запертый шкафчик с лекарствами, а рядом на тележке с препаратами лежит толстый красно-черный том – книга учета медикаментов, с помощью которой осуществляется тщательный контроль над вызывающими зависимость препаратами, такими как морфий, который выписывают сразу две медсестры на случай, если кто-то решит его украсть. Зависимость – распространенная проблема среди врачей и медсестер. Нет каких-либо актуальных и однозначных статистических данных, но согласно результатам исследования, не так давно проведенного организациями Alcohol Concern и Drugscope на тему злоупотребления наркотическими веществами и алкоголем среди сотрудников Национальной службы здравоохранения, 60 % работодателей всех секторов сообщали о том, что их сотрудники страдают от проблем с алкоголем, а 27 % работодателей указали на проблему злоупотребления наркотическими веществами среди медперсонала. Полагаю, эти цифры растут. Разумеется, по большей части речь идет об обычных вечеринках и излишнем употреблении алкоголя. Мантра: работай усердно, веселись еще усерднее. Вечеринка сотрудников службы экстренной помощи в лучшем клубе на юге Лондона – пример того, как работающие на передовой медработники снимают стресс. Типичная клубная ночь, которые сейчас организуют пять лондонских медицинских факультетов и благодаря которым у медработников есть возможность напиться до чертиков вместе с другими специалистами, работающими на передовой. Я полагаю, немалое количество этих студентов-медиков и медсестер принимают наркотики точно так же, как и другие молодые люди, которые ходят по клубам, если не чаще.
Но сотрудники Национальной службы здравоохранения, которые работают в сфере здравоохранения вот уже много лет, видят в этой статистике нечто большее. На прием к моему знакомому терапевту регулярно приходят медработники, страдающие от зависимости и депрессии. «Я стараюсь встречаться с ними хотя бы раз в неделю, – говорит она. – В первую очередь в зоне риска находятся врачи. Они испытывают сильный стресс, и при этом у них есть доступ ко всем препаратам. Они не совершают попыток самоубийства. Если уж они решаются на это, то доводят дело до конца». Я знала пару врачей и медсестер, которые, имея легкий доступ к наркотическим веществам, к примеру анестетикам, которые применяются в качестве седативных и обездвиживающих препаратов, страдали сильной зависимостью и в результате трагическим и страшным образом покончили с собой, лишившись возможности принимать наркотики. Сейчас по инициативе Генерального медицинского совета Великобритании работает круглосуточная горячая линия для врачей, которым необходима консультация. Однако ни одной похожей службы для медсестер я не знаю. Часто можно услышать разговоры о том, что врачи и медсестры время от времени проходят тесты на употребление наркотиков, но, разумеется, этой информации не дают ход, иначе от Национальной службы здравоохранения не осталось бы камня на камне.
Я прохожу мимо врачебного кабинета и большой главной палаты, где лежат шесть младенцев, подключенных к аппаратам искусственного жизнеобеспечения: аппараты ИВЛ заменяют им недоразвитые легкие, а вокруг пищат бесчисленные датчики и мельтешат десятки медсестер. Я иду дальше, слева – палата ОСУН. Находящиеся там малыши не так серьезно больны, там меньше аппаратов, и поэтому на каждую медсестру здесь приходится больше детей. Контраст между двумя концами отделения поразителен, а коридор напоминает границу, разделяющую его на два разных государства: политически нестабильное ОРИТН и более безопасное и тихое ОСУН. Все дети в ОРИТН «вентилируются» – они подключены к аппаратам искусственного жизнеобеспечения, а в их трахею введены дыхательные трубки. Интубация трахеи была впервые описана Гиппократом (460–375 до н. э.).
В ОРИТН шумно, несмотря на все старания медсестер. Давно известно, что сенсорная перегрузка оказывает сильный негативный эффект на будущее развитие ребенка, поскольку воздействие яркого света и громких звуков ведет к проблемам с восприятием сенсорных сигналов и трудностям в обучении. И все же в ОРИТН горит яркий верхний электрический свет и громко хлопают крышки мусорных баков. Медсестре приходится думать, не отвлекаясь на постоянное жужжание осцилляторов, звук работающих отсосов и датчиков. А малыши, кажется, вовсе не замечают шума – это говорит о том, насколько они больны. У них отсутствуют базовые рефлексы, которые должны быть непроизвольными. Медсестры говорят шепотом, приглушают свет и в определенное время дня накрывают инкубаторы полотенцами, стараясь свести посторонние раздражители и шум к минимуму. У этого тоже есть свой негативный эффект. Развитие слуховой коры головного мозга – это крайне важная стадия развития недоношенных младенцев: чтобы выучить язык, мы должны его слышать. Но окружающие их звуки – пыхтящие, хлопающие, хлюпающие – по большей части представляют собой белый шум. Эти дети очень хрупки, они находятся на границе жизни и смерти, где-то между мирами, у них недоразвитые легкие и недостаточно сурфактанта – вещества, которое не позволяет слипаться легочным альвеолам. Их иммунная система еще недостаточно развита, их почки еще не умеют работать должным образом, а их желудочно-кишечный тракт еще слишком слаб. У таких детей велик риск кровоизлияния в мозг.
Вот почему неонатальные медсестры соблюдают строгий режим. Если детям нравится установленный порядок и структурированность, и это идет им на пользу, тогда медсестры стараются привнести в свою работу еще больше дисциплины. Если вы достаточно давно работаете с медсестрами, не так трудно определить, на чем они специализируются и в каком отделении работают. На более позднем этапе своей медицинской карьеры я провожу много времени, обучая междисциплинарные группы медсестер из разных уголков больницы, и меня не перестает удивлять тот факт, что я могу отличить медсестру из ОНП от той, что работает в операционной или в неонатальном отделении. И все же каким-то образом мне это удается. Как-то раз мы с подругой решаем провести опрос в комнате, где полно медсестер, обучающихся навыкам реанимации, чтобы убедиться, сможем ли мы правильно угадать, где именно работает каждая из них, на основе того, где они предпочитают сидеть. Медсестры, занимающие места в самой глубине комнаты, с выражением ужаса на лицах, пришли из операционной: они ориентированы на выполнение конкретных задач и мало контактируют с пациентами, они часто проваливают курсы, после чего им приходится проходить обучение заново. В первых рядах часто садятся медсестры из интенсивной терапии или ОНП, охотно задающие вопросы кураторам, вместо того чтобы отвечать на них. Медсестры-специалисты сидят по бокам, откинувшись на спинки стульев со скучающим видом. Опаздывают, к сожалению, младшие медсестры из терапевтических отделений и персонал по уходу за пожилыми пациентами, а также врачи, которые всегда недовольны тем, что им приходится проходить курсы вместе с медсестрами, и вечно просят уйти пораньше, чтобы заняться более важными делами. Всегда найдется какая-нибудь медсестра, которая спит во время лекции, так что иногда приходится просить ее встать и слушать стоя, чтобы она не уснула. И все же иногда они умудряются стоять с закрытыми глазами.
