Оппенгеймер рекомендовал Ричарда в Беркли, и писал по этому поводу главе физического факультета, Раймонду Бирджу: «Он по всем меркам самый одаренный физик у нас, и все это знают. Он человек увлекающегося характера, яркая личность, ясный ум, стопроцентно нормальный во всех отношениях, и прекрасный учитель с отличным пониманием физики во всех ее аспектах…» Бете сказал, что он бы скорее потерял двух других подчиненных, чем одного Фейнмана, а Вигнер утверждал, что «он второй Дирак, только принадлежащий к роду человеческому»37.
Но вышло так, что Бирдж промедлил с ответом, он знал, что Беркли не готов сделать предложение. Коллеги Бете из Корнелла действовали куда быстрее, и пообещали Фейнману место после окончания войны, на что он согласился.
Чем в точности занимался Ричард те два года, которые он провел в Лос-Аламосе? Намного проще ответить на вопрос, чем он не занимался. Его отпечатки пальцев остались буквально на каждом приборе и устройстве, его разум стоял за разными вычислениями. Когда бы ни прибывал новый компьютер или другой аппарат, чаще всего разобранный, Фейнман почти всегда первым открывал ящик, вынимал детали и занимался сборкой. Он управлялся со всей «машинерией», от укладки проводки до интерпретации показаний, и на него полагались, когда что-то шло не так.
Одно из его ранних достижений в Нью-Мексико касалось поведения быстрых нейтронов, испущенных ураном-235. Они диффузировали (распределялись) способом, который никак не удавалось описать математически.
Фейнман принял вызов, он разработал пошаговую процедуру, в некоторой степени похожую на методы сложения, примененные в Принстоне, и использовал ее для программирования примитивного компьютера IBM. Программирование в те дни было бессистемным процессом, включающим работу с трубками и электрическими проводами – простыми устройствами, с которыми Ричард так любил возиться.
Позже, когда шел процесс сборки бомб, Фейнман еще не раз показал мастерство программиста. Он рассчитал детали того, что будет происходить на каждой стадии функционирования устройства, начиная от механизма детонации и заканчивая взрывной мощностью. Его обширные и глубокие познания в математике, компьютерах и физике частиц оказались вложены в создание наиболее мощного оружия, которое когда-либо знал мир.
Фейнман был погружен в разработку устройства для массового убийства, и у него не оставалось времени, чтобы задуматься о моральном аспекте того, чем они занимаются. Более того, он фокусировался на технических проблемах и на том, что это его долг – помочь разгромить Германию.
Только позже в его голове возникли соображения этического порядка.
Партнеры по шуткам
Фейнман старался быть хорошим мужем для слабой здоровьем супруги. Естественно, по мере сил, учитывая расстояние между ними и ограничения, наложенные его работой и ее болезнью. Он выступал как ее задушевный друг и как персональный аниматор, делал все что мог, чтобы развеселить Арлайн, ну а она отвечала ему сильной любовью и своими маленькими глупостями.
Они находились в тысячах миль от друзей и семей, оставшихся в Нью-Йорке, и позволяли себе шутить и баловаться по полной программе. Когда Ричард посещал больницу в Альбукерке, обычно по уикендам, она выдумывала игры и розыгрыши, чтобы развлечь мужа.
Например, они делали вид, что мягкая игрушка, слон по имени Снаггл, обитавший в ее комнате, – настоящий. И Арлайн всякий раз подробно рассказывала, как тот себя чувствует, уводя фокус внимания с себя самой. Они вместе мечтали о том, как будут вести семейную жизнь, и шутили, что забота о Снаггле – неплохая практика.
Частенько для того, чтобы съездить в Альбукерке, Фейнман брал взаймы автомобиль у друга и коллеги Клауса Фукса. При этом он не мог знать, что Фукс ведет двойную жизнь – пятью годами после войны того обвинили в шпионаже в пользу Советского Союза, и он провел некоторое время в тюрьме, прежде чем эмигрировать в ГДР.
На двадцать седьмой день рождения Фейнмана Арлайн приготовила особый выпуск газеты с кричащим заголовком «Объединенные нации празднуют день рождения Р. Ф. Фейнмана». Она устроила так, чтобы копии были доставлены всем его коллегам в Лос-Аламосе. Ричард получил массу удовольствия, обнаружив эти газеты везде, используя их как источник вдохновения для многочисленных шуток.
Фейнман был полностью уверен в своей умной, любящей жене, считал ее «соучастником» всех «преступлений», и любил рассказывать ей о собственных эксцентричных выходках. Не раскрывая содержания секретной информации, он хвастался, что может унести что угодно из любой лаборатории. Например, он пробрался на территорию через дыру в ограде, чтобы убедиться – никаких записей на проходной о его отсутствии не осталось, и посмеялся, когда позже указал на эту брешь в системе безопасности.
К сожалению, здоровье Арлайн продолжало ухудшаться, и ей требовалась вся его веселая, ободряющая поддержка.
Фейнман в особенности гордился своим талантом в обращении с замками, этому искусству его обучил приятель по Принстону. С помощью простой скрепки он мог вскрыть что угодно, отпираемое ключом, и, взламывая замок за замком, он приносил содержимое ящиков и шкафчиков на совещания, жалуясь, что у них в Лос-Аламосе нет безопасных мест.
Когда Эдвард Теллер стал настаивать, что ящик его стола, содержащий секретные документы, неуязвим, Ричард принял вызов и вытащил содержимое через пролом в задней стенке стола. «Фейнман, по всей видимости, наполовину состоял из физика, а наполовину – из юмориста»38, – вспоминал Теллер.
После того как замки с ключами заменили на кодовые, Фейнман почувствовал, что должен поддержать репутацию. Несколько месяцев он манипулировал с поворотными ручками, слушал щелчки в двери, делал заметки по каждому сейфу, читал книги по теме, и наконец стал настоящим взломщиком запоров такого типа. Он получил огромное наслаждение, глядя на лица коллег, когда они увидели, что нововведение не в силах устоять перед его руками. Словно настоящий фокусник, он любил поражать окружающих.
Ничто не радовало Ричарда больше, чем представлять себя в глазах других обычным парнем, который при этом умеет кое-что не совсем обычное, например, взламывать сейфы, решать трудные головоломки или выполнять чудовищно сложные вычисления. Для коллег он был старый добрый «Дик», простой и без претенциозности. Чтобы не выделяться среди остальных, он курил, выпивал и отпускал соленые шуточки.
Однажды он напился так, что потом написал Арлайн, обещая бросить дурные привычки.
Фейнман очевидно гордился своими талантами в творческой области, например умением играть на барабанах бонго – эта страсть появилась у него в Лос-Аламосе и осталась с ним до конца жизни. Теллер свидетельствовал, что «он колотил по ним часами каждую ночь. Совершенно не могу вспомнить те времена, чтобы в голову не пришло звучание бонго»39.
По-комптоновски рассеянная семья
Жизнь Уилера во время участия в Манхэттенском проекте сильно отличалась от той, которую вел Фейнман. Во-первых, у него было трое детей, и пребывание за пределами любимого Принстона Джона вовсе не радовало. Семью приходилось возить по всей стране, чтобы он мог выполнять свои обязанности, и это выглядело тяжкой ношей.
