– Открой, – велел он Баллантайну, – и побыстрее.
Англичанин кинжалом перерезал толстый шнур, которым был завязан мешок, и приподнял его. Из него выкатился какой-то покрытый пятнами, гниющий предмет. На мгновение Хуррам решил, что это гнилая дыня, но потом в нос ему ударил тяжелый, сладковатый запах смерти.
Один из воинов, долговязый юноша, отвернулся, и его вырвало. Да и сам шахзаде почувствовал, как желчь подступила у него к горлу, когда он понял, на что смотрит.
Присев на корточки, он заставил себя посмотреть на пятнистый, сочащийся гноем предмет, который когда-то был головой Джамал-хана, одного из его доверенных разведчиков. Несколько недель назад сын падишаха послал его с письмом к наместнику провинции Манду – в этом письме он просил о поддержке в случае окончательного разрыва с Джахангиром. Левый глаз разведчика вытек, и в окровавленной глазнице шевелилась пара личинок. Изо рта с поломанными зубами, гнойными деснами и вывернутыми фиолетовыми губами торчал кусок бумаги, на котором Хуррам узнал свою собственную печать. Это могло быть только его письмо к наместнику.
– Светлейший, в мешке есть еще кое-что, – услышал он голос Николаса.
Выпрямившись, шахзаде взял в руки небольшой кожаный мешочек, который протягивал ему горчи, и, отчаянно стараясь подавить рвотные позывы, отступил на пару шагов, чтобы открыть его. Внутри оказалось письмо, адресованное «Предателю Хурраму»:
Я – верный слуга падишаха Джахангира. С твоим посланцем я поступил так, как он того заслуживал. Он умирал долго, но, будучи слугой такого господина, не заслужил милосердия. В последние моменты своей агонии он рассказал все, что знал, – сколько у тебя войска, сколько артиллерии и к скольким еще людям ты послал своих гонцов с письмами, предлагая им совершить предательство. Когда ты будешь читать это письмо, я уже буду при дворе и сообщу о твоем бунтарстве падишаху.
Письмо было подписано: «Али-хан, наместник Манду».
– Это письмо ничего не значит. Обыкновенное оскорбительное высокомерие и бравада, – заметил Хуррам с уверенностью, которой у него не было. – Похороните голову с соблюдением всех религиозных обрядов. Это все, что мы можем сделать для Джамал-хана.
Он отвернулся и, держа письмо в руках, направился в покои Арджуманд, которые располагались на верхнем этаже. Через открытую дверь шахзаде увидел жену, сидевшую в оконном проеме с их новорожденным сыном Аурангзебом на руках. На мгновение Хуррам остановился. Малыш рос здоровым ребенком, но его отец никогда не забудет тот день, наступивший через два месяца после их побега из Агры и на целый месяц раньше срока, когда у Арджуманд начались схватки. Они как раз взбирались на горы Виндхья, где, напоенные муссонными ливнями, все ручейки превратились в опасные потоки, а единственной защитой для их шатров на привалах служили насквозь промокшие ветки деревьев.
Без хакимов и повитух, с помощью лишь двух нянь, которые их сопровождали, Арджуманд родила сына в закрытой повозке, которую везли несколько быков. Стоя под дождем и беспомощно прислушиваясь к ее крикам – всей душой желая, чтобы они прекратились, и в то же время боясь этого, – Хуррам никогда еще не чувствовал себя таким бессильным. Почему его жизнь, которая так хорошо начиналась с благосклонности его деда и отца, с женитьбы на женщине, которую он любит и которая любит его, с победоносных военных кампаний, вдруг столь резко изменилась? «Неужели судьба так испытывает меня, – думал шахзаде, обняв себя руками для тепла, – чтобы проверить, не исчезнут ли мои устремления пред лицом неудач? Ни за что, – твердо решил он, опустив руки и выпрямившись во весь рост – крики Арджуманд в тот момент как раз достигли крещендо. – Все испытания сделают меня только еще более непоколебимым». Мгновения спустя крики его жены стихли, и к ним присоединился энергичный плач ребенка.
Однако сейчас, когда Хуррам стоял в тени двери и наблюдал за женой и сыном, страх за них, который никогда полностью не покидал его, сжал его сердце с новой силой. Он смело вел в бой армии, но, когда дело касалось защиты его семьи, когда, казалось, весь мир ополчился против них, все менялось. Шахзаде надеялся, что его войска в Декане сохранят ему верность, но сразу же после бегства его семьи и задолго до того, как он добрался до своих отрядов, Джахангир направил туда собственных гонцов с приказом прекратить поход против Малика Амбара и возвращаться в Агру. Некоторые военачальники Хуррама – такие как Камран Икбал, – не подчинились приказу и присоединились к шахзаде в Асиргархе. Но тех, кто хорошо знал, в чем заключаются их интересы, и боялся кары Джахангира, оказалось больше. Они вернулись в Агру и там публично принесли клятву на верность падишаху, которую от них требовали. И вот теперь новый удар – убийство Джамал-хана… Ни один человек не может выдержать пыток. Джамал-хан действительно знал некоторые из планов Хуррама, и шахзаде молил Аллаха, чтобы признания, которые у него вырвали, не слишком скомпрометировали его возможных сторонников. Пока ни один из действительно важных правителей и наместников, которых он пытался привлечь на свою сторону, не ответил ему. Без всякого сомнения, все они выжидали, чтобы понять, куда дует ветер, и это может спасти их, если информация о его письмах к ним дойдет до Джахангира. А вот помощь в этом случае они Хурраму не окажут, даже тайную.
Притворившись веселым, шахзаде вошел к Арджуманд, но она слишком хорошо его знала. Услышав его шаги, женщина подняла голову, но ее улыбка увяла, как только она увидела напряженные черты его лица.
– Что случилось, Хуррам?
Он не ответил, наклонившись, чтобы поцеловать ее, а потом прошел к окну и опять посмотрел на высохший ландшафт, который, казалось, подрагивал в раскаленном воздухе. За спиной шахзаде услышал, как Арджуманд позвала служанку, чтобы та забрала Аурангзеба. А потом ее руки мягко коснулись его и повернули лицом к ней.
– Прошу тебя, Хуррам. Что бы ни случилось, ты должен рассказать, – проговорила она.
– Ты помнишь, что я посылал Джамал-хана к наместнику Манду в качестве своего эмиссара? И вот я получил ответ. Надеясь на то, что мой отец вознаградит его, наместник приказал пытать Джамал-хана, чтобы узнать о наших планах, а потом распорядился убить его. Ему хватило безрассудства вернуть мне его голову вместе с высокомерной запиской. Он, видимо, полностью уверовал в то, что отец окончательно рассорился со мной и у меня нет никаких шансов на восстановление отношений, иначе никогда не решился бы на такое. И он, возможно, прав. За все эти месяцы, что мы живем здесь, я не получил от отца ни одной строчки, хотя сам послал ему несколько писем, в которых заявлял о своей невиновности.
– Но и армии против тебя он тоже не послал. Это ведь должно кое-что значить.
– Совсем необязательно. Как и все остальные – как те, кого я пытаюсь убедить и кто мне не отвечает, – он может просто ждать, пока его возможности награждать и миловать, с которыми я не могу тягаться, выиграют за него все битвы. Мои люди уже начинают разбегаться. На последней перекличке их было всего две тысячи… Кто знает, сколько их останется через месяц… через два месяца? Так больше продолжаться не может. Как я смогу достичь того, что принадлежит мне по праву рождения и соответствует моим способностям?
