– А зачем он тогда делает то, что делает? – поинтересовалась правительница.
– Затем, дочь, что он чувствует себя уязвленным. Прости меня за прямоту, повелитель, но ведь ты ни разу не сказал шахзаде, чем он вызвал твой гнев. Именно поэтому твой сын появился в Агре, чтобы попытаться поговорить с тобой, рискуя навлечь на себя твою немилость… Маджид-хан рассказал мне о своем разговоре с шахзаде в ту ночь. Честно говоря, ни я, ни многие другие придворные – мы не понимаем, чем вызвано твое недовольство. Шахзаде Хуррам выполнял все, о чем ты его просил… Преданно и храбро вел твои армии к победам… До недавнего времени он был твоей самой большой гордостью… Все ожидали, что ты провозгласишь его своим наследником…
– Вот именно. Из-за того, что падишах был так открыт и благороден в своих чувствах, он и дал повод для таких ожиданий, но сам шахзаде превратил их в нечто совсем другое – в жадное и нетерпеливое честолюбие… – снова вмешалась Мехрунисса.
– Честолюбие свойственно молодости. Но чем ты можешь доказать, что он замышлял предательство?
– Он оставил свою ставку в Декане и прибыл в Агру.
– Лишь потому, что здесь происходили вещи, которых он не понимал. Такие как, например, передача шахзаде Шахрияру земель, которые были обещаны Хурраму… Что, кстати, соответствует действительности.
– Решать, кому давать эти земли, – прерогатива падишаха. И не тебе ставить под сомнение решения повелителя.
– Так же как не тебе прерывать меня. Может быть, ты и жена падишаха, но я пока что твой отец, – напомнил старик, после чего замолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжил: – Повелитель, с того самого момента, как твой почивший отец спас меня и мою семью от нужды, я стараюсь верой и правдой служить твоему дому. И когда я призываю тебя действовать осторожно, это говорит во мне мой жизненный опыт. Не принимай никаких поспешных решений, о которых ты впоследствии можешь пожалеть.
В помещении повисла тишина. Мехрунисса отвернулась. По ее позе и по тому, как его жена наклонила голову, Джахангир мог видеть, насколько она разозлилась. Он никогда не слышал, чтобы Мехрунисса спорила с отцом, так же как не слышал, чтобы Гияз-бек, обычно столь уравновешенный, говорил с такой страстью. Брат правительницы бросал на них взгляды исподлобья.
– Асаф-хан, ты стоишь здесь такой молчаливый и мрачный… Разве тебе нечего сказать? – задал ему вопрос Джахангир. – Ведь крах Хуррама будет крахом и для твоей дочери.
– Я думаю, что мой отец прав, повелитель. Не стоит действовать, пока мы не узнаем подробности, – ответил сын Гияз-бека. – Тебе надо выяснить, о чем думает и что чувствует Хуррам. Пошли к нему кого-нибудь… я сам с удовольствием съезжу.
– Правильно, – вставил его отец. – Дай ему по крайней мере один шанс на восстановление отношений, прежде чем он зайдет так далеко, что это станет невозможным.
– А может быть, он сам этого не хочет?
– Ты никогда не узнаешь этого, пока не попытаешься, повелитель. В любом случае твои подданные будут превозносить тебя за попытку избежать войны с собственным сыном, – настаивал Гияз-бек.
Джахангир уставился на темный осадок в своем бокале. Слова старика затронули его за живое. Может быть, он действительно несправедлив к Хурраму, так же как Акбар был несправедлив к нему самому? Что бы произошло, если б он до конца выслушал Хуррама в ту ночь на крепостной стене? Смогли бы они договориться?
– Отец, в идеальном мире твое предложение было бы правильным, – вновь вступила в разговор Мехрунисса, – но наш мир не идеален. И в нем живут наши враги – как внутри нашей страны, так и за ее пределами, – которые спят и видят, как бы поживиться за счет падишаха. И уже прямо сейчас Хуррам может собирать свои силы, вербуя союзников среди наших врагов.
– У тебя есть какие-то доказательства? – вновь повернулся к ней Гияз-бек.
– Ходят слухи… Каждый новый день, когда мы с вами занимаемся здесь обсуждениями, ослабляет падишаха и делает Хуррама сильнее, о чем он прекрасно осведомлен. – Опустившись на колени перед Джахангиром, Мехрунисса взяла его лицо в свои руки. – Послушай меня. Разве я не была всегда твоим добрым советчиком? Ты должен действовать быстро. Неуверенность – это признак слабости. Я знаю, как это тяжело, но ты должен раздавить Хуррама. Когда он предстанет перед тобой в качестве пленника, у вас будет достаточно времени для разговоров. Ты его отец, но прежде всего ты его падишах. Разве защита державы не является твоей первейшей обязанностью? – Мгновение она, не отрываясь, смотрела мужу в глаза, а потом убрала руки и встала.
– Повелитель, – покачал головой Гияз-бек, – слова моей дочери плохо продуманы. Не надо торопиться. Подумай хотя бы несколько дней…
– Ты же знаешь, что говоришь это только потому, что ставишь моего брата и его дочь выше меня и моей дочери, – заявила Мехрунисса дрожащим голосом. – А ты, брат… – она обернулась к Асаф-хану. – Реши же для себя, наконец, кому в действительности принадлежит твоя верность – падишаху или твоей дочери?
Асаф-хан отступил назад и нервно посмотрел на Джахангира, но Гияз-бека было трудно запугать.
– Мехрунисса, как смеешь ты выдвигать такие обвинения! – воскликнул он. – Мы тоже можем обвинить тебя в том, что ты преследуешь свои собственные интересы, пытаясь поставить интересы твоей дочери и Шахрияра выше интересов Хуррама и Арджуманд.
– Ты стареешь. Твой ум начинает подводить тебя, иначе ты не сказал бы такую глупость, – ответила его дочь. – Сейчас речь идет о безопасности державы, а не о семейных интересах.
– Ты дерзишь мне. И забываешь о том уважении, которое должна мне оказывать…
– Должна? Это ты говоришь о долге? А где был твой долг, когда ты оставил меня, новорожденную, умирать под деревом? И где было тогда твое уважение?
– Мы все были на волосок от смерти. У меня не было выбора, и тебе это хорошо известно. А потом удача улыбнулась нам, я вернулся и нашел тебя…
– И вот теперь ты бросаешь меня еще раз.
– Прекратите! – Голова у Джахангира все еще болела. В какой-то миг он даже почувствовал раздражение в отношении Мехруниссы, чьи обычно прекрасные глаза сейчас сверкали от гнева и чья нижняя губа уродливо выпятилась. – Я хотел выслушать ваше мнение по этому делу, потому что оно касается обеих наших семей, но решения я буду принимать один.
– Конечно. – Казалось, что правительница успокоилась. – Мне жаль, что я так разозлилась, но это все ради тебя, потому что я хочу защитить тебя от неприятностей… Что мы и должны делать для тех, кого любим.
Падишах посмотрел на всех троих – на отца, сына и дочь. Не только его семья разделилась под гнетом последних событий.
– Я подумаю над тем, что вы все здесь наговорили, а сейчас я возвращаюсь к себе.
Он заметил, как Мехрунисса сделала легкое движение в его сторону, но проигнорировал это. Сегодня ему необходимо побыть одному, чтобы поразмышлять.
Джахангир сидел в темноте возле оконного проема; рядом с ним стоял кубок с вином, сдобренным опиумом, которое приготовила Мехрунисса. Когда он делал глоток, боль в голове стихала, но ему все еще трудно было разобраться в собственных мыслях. Его сознание наполнилось неприятными видениями. Вот он ребенком следит за своим отцом Акбаром и думает, сможет ли когда-нибудь заслужить его одобрение; вот он теплой ночью бежит в дом суфийца, шейха Салима Чишти, чтобы рассказать старцу о своих страхах и сомнениях; а вот он бунтует против отца… Всю свою любовь Акбар тратил на сыновей Джахангира, а не на него самого, – и к чему это привело в случае с Хусравом? Крики сторонников его старшего сына, посаженных на кол, эхом отдавались в голове падишаха, а сам Хусрав смотрел на него невидящими глазами.
