Джахангир посмотрел на небеса, которые с каждым днем становились все ниже, скрытые тяжелыми дождевыми тучами. Через несколько недель наступит время муссонных дождей. Он надеялся, что они не помешают Хокинсу спуститься вниз сначала по Джамне, а потом по Гангу до Бенгалии. И хотя скоро реки наполнятся до краев, облегчая путешественникам дорогу, течения в них станут очень опасными. Время для подобной миссии получилось неидеальным, но Джахангир был нетерпелив. Если Бартоломью Хокинс справится, властитель сможет получить один предмет – или, точнее, одного человека, – который сделает его жизнь завершенной, хотя осторожный Сулейман-бек и засомневался бы в его методах.
Бартоломью Хокинс шлепнул по комару, который только что укусил его в челюсть. Посмотрев на ладонь, он увидел, что она испачкана темно-красной кровью. Отлично, он достал этого негодяя, хотя это всего лишь крохотная победа в его битве с целой армией москитов, которые отравляли ему жизнь. Лошадь, которую он купил, чтобы преодолеть последний отрезок своего пути в Гаур, была старой, ее ребра торчали, как ребра тощего верблюда, но даже самое лучшее животное с трудом смогло бы проложить себе путь в густой охряной грязи. Только мысль о тысяче мохуров заставляла англичанина двигаться вперед. После того как уехал из Агры, Хокинс перенес два длительных периода лихорадки – пот насквозь пропитал и его самого, и его одежду, и его постель, – и такой приступ поноса, сопровождаемый желудочными резями, что успел поклясться, что сядет на первый же попавшийся корабль на побережье и отправится домой в Англию. В тот момент он свято в это верил – но когда его настиг последний приступ лихорадки, Бартоломью все еще находился на борту лодки, где за ним ухаживал одетый во все белое старый индус с седыми волосами и добрыми карими глазами. А когда англичанин попытался засунуть в руку этому мужчине монетку, тот отпрянул в сторону. Положительно, Хокинс никогда не сможет понять эту страну…
Впереди, в догорающем свете дня, Бартоломью видел конец идущего в Гаур каравана, к которому он пристал. Занятые тем, как бы провести своих тяжело груженных животных по болотистой почве, купцы не проявляли к англичанину никакого интереса, хотя он и приготовил для них историю – Хокинс собирался выдать себя за португальского чиновника, направляющегося в торговое поселение Хугли в дельте Ганга с тем, чтобы выяснить возможности расширения торговли индиго и хлопчатобумажной тканью. Правда, он не был похож на чиновника – не говоря уже о португальце – со своими вьющимися волосами цвета меди и бледно-голубыми глазами, – но купцы об этом не догадывались. Так же как не догадывались они и о том, что в его седельных сумках лежали два изумительных кинжала: один – персидский и такой острый, что его лезвие легко разрезало волос из конского хвоста, а второй – турецкий, с изогнутым лезвием, на котором были выгравированы – так по крайней мере сказал ему турецкий оружейник, который продал кинжал, – слова: «Я заберу твою жизнь, а попадешь ты в Рай или в Ад – на все воля Аллаха». Вид падишаха в их последнюю встречу говорил о том, что он хотел бы, чтобы Шер Афган отправился в ад, хотя правитель ни словом не намекнул, почему он желает, чтобы этот человек умер.
Бартоломью достал свою кожаную бутыль и сделал глоток воды. Та была теплой и вонючей, но он уже давно перестал обращать внимание на такие мелочи. Он молился только об одном – чтобы у него не повторился приступ желудочных колик. Закрыв бутылку, англичанин вновь вспомнил Джахангира и то, как пристально смотрели на него глаза с приятного тонкокостного мужского лица, когда падишах отдавал свои распоряжения. Несмотря на роскошные одеяния и унизанные кольцами пальцы, Бартоломью разглядел в нем человека, который не слишком отличался от него самого… Человека, который знал, что ему надо, и был готов безжалостно добиваться этого. А еще Хокинс заметил два побелевших шрама – один был на внешней части левой руки Джахангира, а второй шел от правой брови вверх, через лоб. Падишах, несомненно, разбирался в искусстве убивать.
Неожиданно англичанин услышал впереди крики. Инстинктивно он вынул из ножен свой меч, на случай если на караван напали грабители – местные называли их дакойтами. Такие нападения часто случались в предзакатные часы, когда спускающаяся темнота скрывала бандитов, а купцы уставали от дневного перехода. Три дня назад Хокинс спас одного ничтожного торговца коврами. Тот мужчина остановился под моросящим дождем, чтобы переложить груз с захромавшего мула на других своих животных. Он пытался справиться с ковром, который по размерам не уступал ему самому, когда на него напали двое, возникшие из темноты. Спешившись, один из них сбил торговца на землю, а второй стал собирать вожжи мулов, готовясь увести их. Они были так поглощены своим занятием, что заметили Бартоломью, галопом вылетевшего из темноты, только когда было слишком поздно. Выхватив свой меч из толедской стали, Хокинс почти отрубил голову одному из бандитов, а второму расколол ее, как спелый арбуз. Благодарность торговца коврами не знала границ, и он немедленно попытался навязать англичанину один из своих ковров. Но тот уже жалел о своих действиях. Если он хочет выполнить задание и получить награду, ему не стоит привлекать к себе внимание.
Однако сейчас кричали не из-за нападения дакойтов. Крики были полны радости и облегчения, а не страха. Впереди Бартоломью разглядел силуэты сторожевых башен на фоне закатного неба – это был Гаур. Хокинс отпустил ножны меча и шлепнул свою лошадь:
– Теперь уже скоро, скотина несчастная.
Что это за шум во дворе в такое время суток? Бартоломью беспокойно заворочался на набитом соломой матрасе в маленькой комнатке, которую он снял в караван-сарае сразу же возле главных ворот Гаура. Англичанин сел и яростно зачесался, а потом поднялся на ноги и, даже не удосужившись обуться, вышел на улицу. Несмотря на то что солнце едва взошло, купцы уже раскладывали свой товар на большой каменной платформе, расположенной в центре двора, и готовились начинать торговлю. Здесь были сумки с пряностями, мешки с рисом, просом и кукурузой, свертки хлопка мышиного цвета и кричаще пестрые шелка. Бартоломью равнодушно осмотрел все это, но тут неожиданно заметил ранее спасенного им торговца коврами.
– Гаур – прекрасный город, господин, – сказал тот, тоже увидев англичанина.
– Согласен, – механически согласился наемник. Он уже собирался вернуться в свою комнату и поспать еще пару часиков, как вдруг ему в голову пришла мысль. – Хассан Али – ведь так, кажется, тебя зовут?
Купец кивнул.
– Хассан Али, ты хорошо знаешь Гаур? – спросил англичанин.
– Да. Я приезжаю сюда шесть раз в год, а два моих двоюродных брата торгуют здесь постоянно.
– Ты говорил, что хочешь отплатить мне за мою помощь. Так будь моим проводником. Я это место совсем не знаю, а мои наниматели в Португалии ждут от меня подробного отчета.
Час спустя Бартоломью вслед за Хассаном пересек квадратный двор караван-сарая и вышел через его высокие арочные ворота на улицы города. Сначала заполненные мусором улицы показались англичанину слишком захудалыми, но постепенно торговец, который для человека его роста двигался очень быстро, вывел его в центр города. Улицы стали шире, а дома – некоторые из них были двухэтажными – выглядели даже красиво. Хокинс также обратил внимание на многочисленные группы солдат, мимо которых они проходили.
