Ты представляешь, Даш, меня частенько упрекают в том, что говорю общими фразами, мол, нет в них никакой конкретики и порядка. Представляешь, Даш, для меня есть, а им нет! Я про счастье – мне о том, что это дорого, я про здоровье – говорят, не по карману, я про свободу – мне про рентабельность. Кажется, они даже не верят, что я – это как раз то, что ты сейчас читаешь. Думают, словечки покраше подбираю, думают, от лайков член растет, думают, не тру. А я как та детская игрушка, где надо фигурку просунуть в отверстие верной формы, знаешь? Вот только моя ебаная пятиконечная звезда никак не помещается в круглое дупло матрицы. Можно ей, конечно, иголочки пообломать. Можно ж ведь, а! Что скажешь? Шучу, сам знаю, что не стоит. По ходу в том-то и есть вся вербальная прелесть и уродство – мы, даже говоря на одном языке, можем не понимать друг друга. Правда, невероятно? На планете у каждого из нас свое маленькое место. Приняв это духовное многообразие, я даже начал мириться с системой. Как ни крути, любой бунт – лишь ее часть, ведь пока она питается от таких, как мы, вдохновением, мы пожираем ее бургеркинги, билайны и метрополитены. Система дает им все, что нужно, – направление, смысл, цели и несбыточные мечты. Я даже им в чем-то завидую – они знают, верят, ждут, боятся. Грустновато, правда, что все это настолько пластмассовое и хрупкое. Пойду покурю.
А под окном тем временем красуются мерин с бэхой. Как думаешь, Даш, на что способны пойти люди, чтобы ими обладать? Вот и я в ахуе – аферы, жертвы, риски, долги, нервы, время, стресс… И все ради того, что даже я, не будучи и близким по способностям к Богу, могу у них забрать в течение пары секунд. Мне лишь расправить руки, обхватить необъятный телик, путь к которому для его обладателей лежал через те же дебри страданий, открыть окно и на секунду расслабить пальцы. Нет телика, нет бэхи. Точка. Попробуй то же самое с моей душой сделать – гвозди погнутся. Но, не задавая лишних вопросов, люди продолжают играть по правилам, соблюдение которых не делает их ни счастливыми, ни свободными, ни живыми. Мне только и твердят: «Хочу того, хочу этого». Они не понимают, Даш, что главное-то не цель, а путь. Путь, а не цель! Путь. Он имеет вкус, цвет и запах. Цель же либо достигнута, либо нет. Все. Что может быть скучнее?
Не хватает курса. Еще недавно с этим было куда проще. У всей моей жизни было направление, самое настоящее – на север. Сейчас же, говоря образно, я чувствую себя стоящим посреди бескрайней казахской степи. Ни спереди, ни сзади, ни по бокам не видно ничего, что бы указало на то, каким будет исход, выбери я одно из направлений. Я вроде и осознаю, что могу все, но что-то внутри нервно зудит и поторапливает с выводами. «Когда стоишь на месте, то «могу все», – говорит оно мне, – становится похоже на «не могу ничего». И я с ним согласен, ведь именно так оно и выглядит.
Я пропустил момент взросления моих знакомых. Вроде только недавно заснул студентом, и вдруг меня будят – а тут уже все дяди и тети. И вместе с ними я. Вот только остальные, кажется, знают, куда идут. Не все. Далеко не все, если честно. Я же чувствую, что могу выбрать любой путь, стать кем угодно или, по крайней мере, кем-то просто побыть, пока не наскучит. Ты говоришь, Даш, что скорее представишь меня московским пацаном с бизнесом и братками, чем вечным бродягой с рюкзаком и в рваных кроссах. Хуй-то там, вариантов больше, чем два, – рубанок со стамеской уже в руках, строгай не хочу.
Я дико рад, что написал свой текст про Москву именно тогда, а не вчера. Сейчас все уже по-другому, декорации приелись, глаз замылился, а ничего из замеченного прежде больше так не заводит. Так было всегда – возьми любой город, любую страну. Разница лишь в том, что Москва в принципе не вставляет, дело даже не в привычке. Друган говорит, по приезде, неделе на второй, решил голым по квартире походить. Не смог. По своей-то, по закрытой. Говорит, не на шутку привык к тому, что вокруг вечно люди, хостелы, общежития, вписки, гости. Привык настолько, что у мозга ушел месяц на то, чтобы принять – это пространство мое, личное. Меня эта проблема, кстати, обошла стороной. В первый же день, как от него это услышал, пришел, разделся и решил, что все в порядке. Не все так плохо, значит, у каждого свой отходняк.
Я иногда думаю о важности и смысле. Да что я вру? Часто думаю. Будучи кем, я бы принес больше пользы обществу? А главное, сдалась ли ему эта моя польза вообще? Общество. Мне, если честно, вообще на него похуй – лишь бы пиццу поскорей привозили, запарился ждать.
Я тут «Браво» снова послушал, Даш. Ту, что про тебя. Последний раз под нее топал в Домодедово, когда в Ташкент к Степе летал. Иду, помнится, такой, лыблюсь… рюкзак, кеды, бодрый шаг. Я тогда будто ожил – подмигивал стюардессам, улыбался прохожим, погранцы послушно сдавались без боя. Где тот победитель и кто этот слабак в отражении? Я тухну, рвусь и покрываюсь плесенью. И Москва тут ни при чем, хоть и давит своим слабоумием. «Все я сам, – повторяю снова и снова, – все сам, заткнись».
Из приоткрытого окна нещадно хуярит ледяной ветер. Еще недавно я был с ней. Она знает, что у меня не все дома, знает, что мне здесь не место. Она все понимает, я же вижу. Вот только почему на вопрос «о чем думаешь?» я вновь отвечаю, что ни о чем? Молчим. Теперь ты знаешь больше, чем все. Не передумала?
4.45. Тем временем город умер. Пора спать. Своим поступком три года назад я наломал немало дров, о многих из которых еще даже не догадываюсь. Сложу-ка их однажды в новый костер. И чем бы он ни стал – пусть себе горит. Всем мир».
С улыбкой сочиняю ответное письмо и выкладываю в свой блог:
Привет, Никита.
Сижу в магазине Apple. Первом на свете, в Пало-Альто. Пытаюсь вытащить из старого ноутбука фотографии и видео еще с Южной Америки. Он слишком тяжелый, чтоб тащить его с собой дальше. Рядом кряхтит несчастный японец. Он явно уже проклял небеса за то, что в качестве клиента ему русской рулеткой досталась я. Народ вокруг гудит, словно взбунтовавшийся улей. И твой текст как капельница – с каждым падающим сверху словом прочищает кровь. Доставкой на дом, за которую я даже не платила. На миг я вырываюсь из своего мира и, чтобы лучше вникнуть, продолжаю читать твое письмо вслух. Японец все равно ничего не понимает. Первая версия письма была совсем другой. Ее я тоже читала вслух, еще в Сакраменто, на мягком полу. Тут очень любят ковры, а я ненавижу сидеть на стульях, так что мне на руку.
Мне нравится это выражение на английском: «I feel you».
«Я тебя чувствую». Иногда звучит лучше и уместнее, чем просто «понимаю».
«Представляешь, Даш…»
Представляю, Никит. Знаешь, у меня от непонимания другими есть свое лекарство. Когда я нахожусь не в своей тарелке, успокаиваю себя тем, что эта самая тарелка у меня хотя бы есть. Значит, я хоть знаю, кто я. И то, что в данный момент вокруг меня чужие люди, становится не так уж важно.
От лайков член не растет. И даже сиськи против гравитации вверх не поднимаются. И что бы ни говорили ученые, мы-то с тобой точно знаем. Мне вспомнилось, как мы с Лесей и Виталиком, этими «Hello, friend» ребятами, ночевали на обрыве в их маленькой тачке где-то на севере Калифорнии. Холодно, тихо. Только звезды, ветер, лес и океан. Точим гранаты, что они натырили в полях еще до нашей встречи. И что-то о тебе зашла речь. Я-то тебя меньше суток знала, а ребята с набитой рукой блогеров следили за твоими мыслями уже не первый год. И Леся в доказательство, что ты хороший парень, тогда сказала одну фразу, застрявшую в моей голове.
