Одна сплошная темнота. Тут тоже в феврале темнеет в пять. Наблюдаешь, как тень деревьев танцует на шкафу, и не можешь решить, стоит ли спать, потому что знаешь, что, если уснешь, придется просыпаться. Когда на душе темно, задувайте свечи, выключайте свет. Пусть темнота внутри резонирует темноте снаружи. Как будто электрики сегодня всё это месиво во мне заметили и сказали: «Давай подыграем, вырубай».
* * *
Ночью мне снится сон. Мы с Никитой путешествуем. Лежим где-то в пустыне, на земле, и тут какая-то белка пробегает по мне и царапает в кровь ногу. Он решает посыпать рану песком, говорит, грязь лечит. Я ему:
– Разве не наоборот? Ты же меня сейчас заразишь. Может, у тебя перекись есть?
– Нет, нет. Поверь мне. Я проверял, я знаю.
Я понимаю, что это бред, но решаю не спорить. И вот я, закопанная, лежу на земле. Он куда-то ушел. А потом я вдруг понимаю, что он уже давно в Москве, а я всё так же лежу в песке и жду…
У меня никогда не получалось показать человеку степень его важности. Может быть, только спустя время он найдет себя в моих текстах и поймет, что для меня значил.
5-я ночь. 300 долларов
Бархатное платье. Чулки. Каблуки.
В качестве клиента мне достается писатель эротических романов от женского лица. Из того же ряда, что и все дешевые книжонки по сто страниц в мягком переплете, которые любят читать женщины в возрасте, чтобы разбавить свою скучную личную жизнь с обрюзгшим мужем фантазиями о мачо-мужчине. Писателю далеко за сорок. Он низенький, коротко стриженный, с местами поседевшими волосами. Глаза лисьи. Искушенные. На лице застыла какая-то странная ухмылка.
Он показывает мне свои книги на «Амазоне», читает стихи. Я радуюсь такому стечению обстоятельств. Еще один писатель! Вот это класс.
И постепенно выхожу из роли, начинаю говорить с ним открыто, по душам. Он спрашивает про мою личную жизнь.
– У тебя есть парень?
– Нет.
– А кто-то, кто тебе нравится?
– Есть.
– И где же он? Сколько ему лет?
– В Москве. Ему двадцать шесть.
– Двадцать шесть?! Мальчишка! Что ты с ним забыла?
Какое-то время мы продолжаем мило общаться, ведем интересную беседу. Но спустя два часа ему становится мало просто общения. Он целует мне руки, ласково убирает волосы с лица и говорит комплименты, как мне кажется, взятые со страниц его собственных книг, – такие же дешевые и вычурные.
– Я хотел бы целовать каждый сантиметр твоего тела. И если вдруг пойму на полпути, что пропустил хоть клеточку, я буду наказан и стану целовать тебя с самого начала.
Боже, меня сейчас стошнит… Я пытаюсь выдавить улыбку, но, видимо, у меня плохо получается.
– Я для тебя слишком стар? Думаешь, вот он, старик, размечтался!
– Да нет, что ты. Ты не стар. Ты прекрасно выглядишь.
– Правда? Спасибо, – снова целует руку и хитро смотрит. – Приходи ко мне домой на ужин. Я приготовлю мраморную говядину. Я говорил тебе, что по совместительству шеф? Мы бы устроили ужин при свечах, с хорошим вином… Мне кажется, я так долго ждал именно тебя.
– Меня?
– Да, я думаю, это судьба, что мы здесь встретились…
Я понимаю, что должна подыграть, что должна кокетничать и улыбаться, если хочу чаевых, но не могу себя заставить. Я извиняюсь и выхожу в туалет, протискиваясь между столом и другими мужчинами, облепленными полуголыми девочками с силиконом. От громкого рэпа уже тошнит. В прихожей туалета, как обычно, мнется куча девочек – поправляют макияж и обсуждают клиентов. Выйти в туалет для нас – все равно что уйти в тыл с поля битвы и морально выдохнуть. Я стою перед зеркалом в смятении. Рядом со мной красит губы худющая девушка. Одна кожа да кости. На ней золотое блестящее платье с завязкой вокруг шеи. Кажется, ее ключицы сейчас прорвут кожу, настолько они выступают. Она стоит, согнувшись вперед, как знак вопроса. Наверное, у девочки сколиоз. Вид какой-то замученный и прибитый, как у старого выброшенного манекена. Тяжело назвать ее симпатичной. Кривая улыбка перекосила лицо. Мы завязываем разговор.
– Слушай, можно тебя спросить? Я тут новенькая и не могу понять… Какие чаевые можно считать нормальными? Сколько ты обычно зарабатываешь на одном клиенте?
– Зависит от многих причин. Сейчас заработала шестьсот долларов за три часа.
– Фак, как?
– Я не буду рассказывать о своих способах. Но я знаю, как выбить деньжат из этих парней! – она улыбается и подмигивает. – Приходи работать в нашу компанию «Барби», тогда расскажу. Я уже год здесь. Сначала тоже не получалось, могла уйти со ста долларами… А теперь все как по маслу.
– Да, но как? Я не понимаю…
– Ладно, – говорит она с заговорщическим видом. – Иди сюда.
Она берет меня за плечо ледяными руками и утягивает в кабинку туалета. Шатаясь на шпильках, она стягивает трусики и усаживается писать, совершенно не стесняясь меня. Затем пристально смотрит мне в глаза исподлобья, будто добавляя значимости своим словам:
– Они платят тебе за вранье. За то, что ты убеждаешь их в том, что они красивы и привлекательны. Изображай, что очарована, как будто вот он, твой принц, который спасет тебя. Как будто каждый из них – твое все. Они не приходят сюда за сексом. Они приходят за иллюзией. Сказкой, что они желанны сексуальными девушками, которые в реальной жизни на них никогда не посмотрят.
Я вернулась в комнату. Играла медленная музыка. Писатель стал со мной танцевать.
– Ну, что скажешь насчет ужина?
– Что звучит заманчиво.
– Я думаю, ты должна дать мне шанс завоевать твое сердце. Нам будет здорово вместе… Мы оба с отличным чувством юмора. Я для тебя то, что надо.
– Я ведь сказала, что скоро уезжаю.
– А ты возвращайся ко мне. Возвращайся.
Все мое нутро кричит: «Какое вместе?! Ты старше моего отца, чертов извращенец!» – но вслух я ласково произношу:
– Все возможно…
Он берет меня за плечи, поворачивает и обнимает со спины, зарывшись носом в мои волосы так, как будто мы уже давно вместе. Гладит мои оголенные плечи, дышит на ухо… Тело предательски покрывается мурашками. Оно по привычке думает, что это любимый человек. Мне становится еще гаже.
Я смиренно перешагиваю в такт музыке в своих черных сапогах из секонд-хенда, которые велики мне на два размера, поправляю платье и считаю секунды, когда все это закончится. Я чувствую себя собакой, на которую надели ошейник и притянули к ноге за поводок. Внутри меня все взрывается. Мне хочется оттолкнуть его, вырваться и сбежать. И в этот момент я понимаю, что лучше отбиваться от армян, которые пытаются всех и вся облапать, лучше торговать телом, чем позволять кому-то покупать твою душу.
Все это время я думаю о Никите. О том, что есть девушка, в чьи волосы он зарывается прямо сейчас. А я тут танцую, разодетая как шлюха, и рассказываю о нем клиентам… Так горько мне не было давно. Я достаю из сумочки телефон – проверить время. На нем светится сообщение:
