Он сослался на эту «другую жизнь» еще несколько раз, пока мы разговаривали, а затем выдал фразу, от которой меня перекосило – настолько нелепым и очевидным был этот эвфемизм:
– Главное, чтобы мои люди поняли мой образ жизни…
Что в переводе означало «главное, чтобы моя девушка не ебала мне мозги, если мы с тобой будем общаться». Я не готова была переспрашивать, правильно ли я его поняла. В знак того, что я все еще его друг, я хотела было дать ему пять, но он вместо этого взял мою руку в свои ладони и, задумавшись, прокрутил вокруг моего пальца медное кольцо со словами «fortuna fortes adiuvat»
[97].
– Мне кажется, я приеду домой и буду думать, что это был сон, – говорит он на выдохе.
Время закончилось. Пора было выходить.
– Надо тебе что-нибудь подарить, – он оглядывается на заднее сиденье и рыскает глазами по салону. – А, ты же вернешься через неделю… Что-то я вообще не в себе…
Никому из нас ничего не было ясно; я выпала на него, как первый снег посреди лета. Он проводил меня до зеленого коридора. Посадка уже заканчивалась. Мы обнялись три раза подряд, и я еле заставила свои ноги идти в противоположном от него направлении.
Глава 2
Астана
Мими и ее муж Олег встретили меня в аэропорту с курткой, шапкой, шарфом и даже варежками. Мы сели в машину и сразу отправились домой. В том огромном доме, с салоном красоты и продуктовыми магазинами в одном здании, я и прожила всю неделю, как в крепости, не желая высовывать нос в минус тридцать.
* * *
Заметка в дневнике:
13 февраля 2016
Ручка на бачке… где она… ее нет сбоку. Рука рыскает по гладкому боку, но ничего не находит. Точно, на этом континенте кнопочка же сверху. Прикольно. Ну, хорошо. Значит, кнопочка. Вода сразу становится горячей. Не надо минуту ждать. И наконец-то можно снять со стены душ. Как же это удобно. Молоко… Какое ты вкусное… Настоящее! Ты не разложишься на два слоя, воды и краски, на следующий день, если оставить тебя вне холодильника! О, крабовые палочки! Сметана! Сосиски! Какие вкусные сосиски!
Они предлагают мне какие-то соленые кукиши из творога, говорят, это национальная фигня. Если будешь скакать на коне по заснеженным горам, кукиши пригодятся. Я только проснулась, а на улице уже темно. Плюс 14 часов. Небо фиолетовое от огней. Кажется, это снег… Это точно снег. Снегопад! Он кружится в вальсе прямо перед моим окном во всю стену, а за ним такой другой город. Яркий, еще совсем новый. Ему нет и десяти лет, а он уже почти достал до облаков.
Ресторан, стейк из коня и вместо «Ain’t no sunshine» мужик на сцене поет «Ain’t no sometimes» с расчетом, что никто не заметит. Что ж ты делаешь с моей любимой песней? Как тебя зовут? Дамир? Дамир, нельзя так!
Моя вселенная перерождается, как Феникс, сгорающий в огромном пламени. И действительность как будто реагирует: в три ночи одна из вышек за окном начинает гореть со звуками каких-то взрывов. На следующий день в дыму оказывается огромная юрта. Народ эвакуируют, на улице красные машины, пожарные бегут со шлангами, скользят по льду и падают. И муж подруги говорит:
– Даша, что ты делаешь? Ты нам Бернинг Мэн привезла?
«Дарья, Дарья, в этом городе что-то горит», – пропевает Гребенщиков в моей голове.
Приятно откладывать решающие встречи. Тянуть их, как нугу. У нас есть восемнадцать минут посмотреть друг на друга. На большее я бы, кажется, не была так сразу способна. Как и родину принять. Давай сначала снег, а потом уж сама Россия. Давай сначала пусть только половина жителей будет русскими. Давай постепенно. Иначе, боюсь, я взбунтуюсь, начну биться, дикая, и сама себе крылья о стены поломаю. Давай аккуратно. Не спугни безразличием и черными куртками. Пожалуйста, надевай любую другую, но не черную. Надевай зеленые штаны. Но не серые. Не снимай улыбку. И смотри, чтобы эта овечья шкура к тебе не приросла. Я же знаю, ты волк.
* * *
От смены часовых поясов я из совы внезапно превратилась в жаворонка. Просыпалась в пять утра, заваривала себе кофе, разбирала почту и наблюдала, как начинается день.
* * *
Запись в блоге:
16 февраля 2016
Когда мне приходят письма от незнакомых людей, я больше не смотрю на фотографии. Хорошо иногда не ориентироваться на того, с кем говоришь. Получается, как будто пишешь лучшему другу или самому себе. И ответы сразу простые, искренние. Всё-таки это волшебство, что мы теперь так быстро можем соединять наши миры. Влиять друг на друга. И вот над моим городом поплыли твои киты, под твой свитер прокрались мои дельфины. Не это ли и есть искусство: минуя оболочку, сразу в душу смотреть? Не верь новостям – любовь идет по проводам.
* * *
Мне нравилось прятаться. Какую смешную шутку я придумала. Кто найдет меня в этой берлоге созданных Мими сказок и чудес? Здесь в обнимку с тиграми и питонами живут прекрасные девушки. Здесь на своих рогах олень развесил ниточки и сушит теперь на них ромашки и одуванчики. Здесь собралась коллекция черепов любимых художников. Фрида Кало так и осталась с косичками и бровями, а из глазниц Ван Гога растут подсолнухи. Череп Сальвадора Дали шагает по нашей комнате на тоненьких ножках, как у его слонов. Девушка в костюме космонавта собирает в полях золотые розы, а зрачки Маленького принца превратились в сердца…
По шее моей доброй русалки Мими все так же летят три ласточки и все так же превращаются в птенцов. В такой крепости вид падающих снежинок меня только грел.
Утром Олег уходил на работу, я дописывала «роман с Голливудом», а Мими рисовала иллюстрации к моему рассказу. Я прилетела к ней за поддержкой и помощью, но постепенно стала понимать, что помощь нужна была самой Мими. За время, проведенное с ней и ее мужем, мне все яснее раскрывалась картина их взаимоотношений. Мими страдала. Она рассказывала мне о тирании, жестокости и изменах мужа. О том, что в порыве эмоций он легко мог придушить ее или ударить об стену. Я думала, она преувеличивает, пока не наступил День святого Валентина. Уже не помню, о чем мы с ним спорили, но, допив виски с колой, он озвучил свое заключение:
– Поэтому прекрасно бухать! Потому что все – ноль. Когда есть только ноль – остается бухать, – и будто в подтверждение этой мысли он, не отводя от меня глаз, швырнул пустой стакан в стенку, и тот разбился.
Мими молча идет на кухню за шваброй и веником и со слезами на глазах начинает подметать осколки. Было очевидно, что ей нужно уходить, но она боялась. Как самого мужа, так и реакции родителей. В Казахстане не принято разводиться. В мире мусульман в целом не принято делать что хочешь – впрочем, как и апеллировать к логике. При этом у нее был Тигр, который любил ее и звал жить вместе, втроем – вместе с сыном Мими.
