Мими верила в успех моей любовной истории с Деминым больше меня самой и подбадривала как могла. Пройдясь вместе с ней по всем салонам красоты в доме, я вылечу в Москву ухоженная, как никогда. Но это ничего не изменит. Зато за ту заснеженную неделю в Астане мне удастся убедить совсем забывшую про себя Мими в том, что за собственное счастье нужно бороться вне зависимости от того, что подумают другие. Через несколько месяцев мы встретимся в Москве за час до того, как они с Тигром должны будут улететь в их новый дом на Ямале. Там они создадут свой бренд одежды, у них родится второй сын, и заживут они долго и счастливо. Так вот, в тот день, когда ее возлюбленный на минуту отлучится, Мими скажет мне:
– Просто мы все должны уходить к своим Тиграм.
Я запомнила, как блестели в тот момент ее кристально чистые голубые глаза.
Как только я приземлилась в Москве, Никита забрал меня из аэропорта на машине и отвез к себе домой. Мы пили чай, слушали наш любимый «Пинк Флойд», сидели на классическом русском ковре и курили. Все было хорошо, но факт, что у него теперь есть девушка, как будто курил вместе с нами огромным слоном в комнате. В минуту, когда я попыталась взять его за руку, он сказал:
– Я же за руку тебя беру, а не за член. Что с тобой?
– Даша… Пойми, это мы с тобой такие хиппари, а она другая… Если между нами что-то произойдет, я ей сразу об этом скажу. Она хороший человек. Я не хочу делать хорошему человеку плохо.
Вскоре мы вышли. Никита довез меня до дома моих родителей на Сиреневом бульваре. Я долго готовилась выйти из машины. Она казалась мне капсулой. Пока я была рядом с ним, Москва не имела никакого значения. Мне было хорошо. А выход из машины равнялся признанию, что я здесь, что я снова прилетела за парнем и проиграла и что впереди меня ждет один тлен.
Я как угодно готова была отсрочить этот момент, и еще с полчаса мы сидели и обсуждали измученных жизнью прохожих в черном, прикидывали, какие у кого истории. Вот бабушка идет с авоськой и дурацким меховым воротником в форме крышки от унитаза, вот мужчина с лицом, изрезанным морщинами раньше времени, щурясь от холода, выдувает дым от сигареты вперемешку с паром от дыхания на морозе… Почему у них столько горя в глазах?
Запись в блоге:
26 февраля 2016
Первый день в Москве и адовые метаморфозы. Моя очередь писать грустное построковое письмо.
Я поняла, почему ты говорил про капсулу, добрый друг. Что твоя машина для тебя как капсула. Знаешь, мне тоже такая капсула нужна.
Еду в электричке. Какие-то беззубые пьяницы слушают попсу, орут и бьют кулаком в окно. Напротив мужик сел. Такой культурный, приличный. В очочках. Книжечку не торопясь достает, по сторонам оглядывается. А я лежу, скрученная от всей этой России, в ярко-голубой куртке, ярко-зеленой шапке, головой на ярко-розовом рюкзаке. Не заметить меня сложно. Но мужик – герой. Всеми способами избежал того, чтобы встретиться со мной взглядом. Я несколько минут на него смотрела, но он мужественно продержался.
Сзади какие-то женщины в годах галдят о всей своей повседневной тоске таким голосом, как будто сейчас заплачут. И у пьяницы в телефоне на весь вагон орет: «Я люблю свою Родину вроде бы». Символичнее некуда.
Одно радует: в кармане не было ни рубля, но меня пропустили бесплатно и в маршрутку, и в метро, и в электричку. И когда сейчас возвращалась из Жуковского, на воротах стояли те же проверяющие:
– О, Калифорния! Дай угадаю, нет денег? Слышал я песню «Хотел в Калифорнию»!
– Может, «Hotel California»?
– Может!
– Есть такая. Могу вам даже ее историю рассказать.
– Не, не надо.
Я поговорила с ними минут десять. Душевно так. И тот, что помоложе, с подтертой татухой «ЗА ВДВ» на ребре ладони, даже дал мне сто рублей и предложил горячего чаю. В России вообще везде очень любят предлагать чай. В глазах русских это, видимо, какой-то минимум доброты, который могут себе позволить все.
Друзья как будто перестали меня понимать:
– Ну что, расскажи, какие ощущения?
Рассказываю как есть, от сердца. Через силу, но говорю правду. Если спросили, казалось бы, говори все как есть.
А в ответ:
– Ой, Дашенька, не драматизируй…
Мне тут теперь так часто отвечают. Не драматизируй. Не усугубляй.
«Я думал, ты готова к этому», – говоришь ты мне.
Нет. Не готова. Раньше такого не было. Я тону в странном чувстве непонимания. Ты вроде открываешь рот, говоришь что-то, тебя даже слушают, но не слышат. Как рыба, двигаешь губами, а звука просто нет. Повторяешь свою мысль во всех вариациях, перефразируя всеми способами, но ничего не меняется.
Добралась до дома. Приходит папа с работы, костюм не снял – бежит меня обнимать, полгода не видел. А я в комнате без света на плече сестры сопли на кулак наматываю. Он переоделся и сыграл мои любимые песни. И я рискнула объяснить, что чувствую. Он сказал:
– Ты знаешь, я, когда с первого выезда на землетрясение вернулся, не мог со своими лучшими друзьями-студентами общаться вообще. Мне было жутко не по себе даже сидеть рядом с ними. Я просто молчал и чувствовал себя лишним. А потом понял, что они-то ни в чем не виноваты. Это у меня там прошла целая жизнь, это я на всякое насмотрелся. Но у них-то все шло своим чередом. В итоге я стал проводить больше времени с ребятами, которые тоже ездили на землетрясение. И самое смешное, что, встречаясь, мы никогда не обсуждали, через что прошли. Ни разу эта тема не всплывала. Но вместе нам было хорошо. Так что я понимаю твое состояние. Сейчас ты будешь чувствовать себя потерянной. Но у меня есть для тебя хорошая новость: со временем это пройдет.
И тут до меня дошло. Мы с тобой ни разу не говорили о путешествиях. Вот вообще ни разу. Просто через одни и те же метаморфозы прошли.
Встретилась с бывшим. Отчаянно хотелось хоть капельку тепла – вот и бросилась к знакомому «источнику». Смотрю на него и с ужасом понимаю, что вообще не знаю, кто этот человек. Мы не выдерживаем рядом и двадцати минут. Готовлюсь зайти в электричку. Он щурится, рассматривает мое лицо и говорит: «Ты изменилась».
За несколько дней до этого на паспортном контроле в Казахстане работник посмотрел на меня с таким же недоверием:
– Это ваш паспорт?
– Мой.
– Что-то вы вообще не похожи. У вас есть другое удостоверение личности?
– Нет, нету.
– Что, совсем ничего?
– Совсем. Надо же, никогда такого не слышала, – беру паспорт, смотрю на фото и с ухмылкой спрашиваю: – И где я страшнее? В жизни или на паспорте?
