Вскоре я провела встречу в Харькове, которая оказалась внезапно теплой и доброй.
– А ты не боишься ездить автостопом? – спросила меня тонким голоском одна девочка.
– Я боюсь проебать свою жизнь, – ответила я, и в зале повисла тишина.
После ее окончания я купила всем пиццы и вина, мы спрятались под козырьком от дождя и по кругу рассказывали, когда в последний раз были счастливы. Прямиком оттуда я поспешила к своему давнему другу Сереже Белозерову, солисту довольно известной в определенных кругах группы «Morj».
Мы сидели на подушках в его маленькой уютной кухне и пили чай. Попутно Сережа вкручивал мне в гитару новые струны – сама я их натягивать не умела, да и не хотела уметь. Сколько романтики в том, чтобы позволить мужчине поменять тебе струны… Как от такого можно отказаться? Я расплылась в улыбке. В этот вечер наш происходящий раз в год разговор был о смысле.
– Знаешь, у меня появилась мечта, – говорит Сережа. – Я хочу, чтобы в небо этого города по ночам светил огромный прожектор, как у Бэтмена. Только вместо летучей мыши будут слова: «Здесь ничего не понятно».
– Почему именно эта фраза?
– Это будет напоминанием о том, что, возможно, мир совсем не такой, каким его представляют себе люди. Люди у нас «зашоренные» – кто в религии, кто в каких-то патриотических штуках… Это все вещи, благодаря которым им легче взаимодействовать с реальностью. И они думают, что им все понятно. А ведь на самом деле ничего не понятно! Мир такой удивительный… Каждый день мы просыпаемся куда-то, куда-то засыпаем… Многие, знаешь, за деревьями леса не видят. Этот мир такой динамичный, а мы хватаемся за статичные вещи, концепции те же самые… Люди думают, что все знают, но это же очень скучно – так считать, теряется элемент загадочности. А тут, держа в голове, что «ничего не понятно», ты понимаешь, что откуда-то встает это невероятное оранжевое солнце, из земли растут живые штуки, тянутся к нему… Мы зовем их «деревьями», и само название как будто все объясняет, а ведь это не так. Каждую секунду все происходит в первый раз, и никто ни к чему не готовится, никто не знает, что будет дальше. Человека с детства учат ничему не удивляться. Мы можем быть невероятным зеркалом этого мира, зеркалом любви, но все по мере наших же возможностей… И если бы была такая возможность – напоминать людям, вывешивать такой огромный фонарь, – я бы так и делал.
В ходе разговора я рассказала Сереже о своей потерянности, на что он ответил историей о молдованине с золотыми зубами, который подошел к нему как-то в тамбуре, когда Сереже было плохо на душе, и ни с чего произнес: «Дорогой мой! Если ты все, значит, все сделает для тебя все!» А затем расцеловал в обе щеки.
И сам Сережа, как я узнала потом, растрактовал эту фразу так: если ты становишься всем, не центром мира, не песчинкой, а решительно всем, то и «все» сделает для тебя все.
Я же тогда восприняла ее немного по-другому: если ты достиг какого-то предела в тех испытаниях, что тебе выпали, если ты – все, то есть больше ничего не можешь сделать, значит, «все» спасет тебя и сделает для этого все. И тогда я решила, что, раз «все» еще не сделало все, значит, это еще не все, значит, я могу еще. Я ощутила огромную, необъяснимую, космическую поддержку, словно посланную мне сверху. Сережа не был молдаванином с золотыми зубами, и мы не стояли в тамбуре. И все же то, что он сказал мне тогда эти слова, было такой же случайной неслучайностью, как и все в нашем мире.
Глава 2
Киев
На следующий день мы вместе с его музыкантами сели в один плацкартный вагон и понеслись в столицу. Рано утром ребята выступали на радио, и я за компанию провела вместе с ними весь день. Офис радио находился на самом верхнем этаже прозрачного здания, и пока мальчишки, надев наушники, пели в микрофоны на всю страну, я с чашкой кофе в руке вглядывалась в утренний Киев через стеклянную стену и думала о красоте моей непредсказуемой жизни. Днем у них была фотосессия, на которой я перемерила весь реквизит, а вечером они выступали в одном из местных клубов, хозяева которого от души нас кормили и угощали меня как подругу музыкантов коктейлями. Ребята посвящали мне со сцены песни, и я чувствовала себя невероятно особенной.
Пока меня угощали, я засмотрелась на бармена.
– Тут бармен с глазами Димы, – печатаю я Нате. – Я их с другого конца заведения увидела. Теперь не могу перестать пялиться. Прямо Димины глаза.
Как только я отправила это сообщение, мне написала какая-то «Ирка Селезнева», и я на секунду подумала, что это жена Димы Селезнева, моего мужа, с которого начиналась эта книга. Потом вспомнила, что она в контакте записана как «Натуська Селезнева». Недалеко ушла. Ох уж эта переделка имени. Представляешь, я была бы «Дашуська Пахтусова»?
Дима давно отказался от всех социальных сетей и вместе с женой переехал в какое-то православное экопоселение, где жили отказавшиеся от благ цивилизации религиозные и довольно странные люди, и потому я иногда заходила на страницу его жены, чтобы узнать, что он жив. На профильной фотографии она стояла беременная. И комментарий: «Поздравляю с дочкой». Он теперь папа. В моей голове прокручивается момент, как мы на крыше кольцами менялись и голубей пускали вверх. До этой минуты маленькая семнадцатилетняя я, насмотревшаяся «Дневник памяти», где-то на подсознании продолжала думать, что, может быть, когда-нибудь мы снова будем вместе. Я поняла, как сильно держалась за эту ниточку, лишь тогда, когда узнала, что она перерезана.
Помню, как осела в туалете и говорила по телефону с Натой, точнее, просто шевелила губами…
Настал день встречи. За час до нее я спала на лавке в парке в чужой одежде, и вот щелчок – и люди снова сидят в длинных рядах и смотрят видео, где я такая «крутая» пляшу по всему миру. А я стою за их спинами и думаю, какая же это все дичь.
Одна девочка из Донбасса на встрече в Киеве спросила меня: «Даша, а тебе бывает грустно?» Смешно. За два дня до этого я встретилась со знакомым, мы не виделись почти год. Я так вынесла его своими «я бы вышла в окно, но знаю, что на этом ничего не закончится» речами, что он даже не знал, о чем со мной дальше разговаривать. Только больше травы поверх табака в самокрутку сыпать стал. Что мне сказать этой девочке с горящими глазами? Бывает ли мне грустно?
Глава 3
Май в Одессе
Есть город, который я вижу во сне.
О если б вы знали, как дорог
У Черного моря явившийся мне
В цветущих акациях город.
Леонид Утесов
Вскоре я добралась до Одессы, и она обняла меня крепче матери. Одесса маленькая, камерная, именно такого размера, чтобы было куда сходить, но идти не пришлось бы слишком долго. Здесь идеальное количество баров, ресторанов, театров, улиц, пляжей и даже людей. За месяц можно легко изучить все достойные места и уже встречать знакомых на улицах. Оттого появляется бесценное ощущение, что ты дома. Дома в прямом смысле этого слова я за это время практически не была, зато вот писала и вдохновлялась во всех углах и подворотнях.
