Он даже порывался уехать посреди ночи. Просто не мог лежать со мной рядом. Только когда я отодвинулась к самой стенке, а он – к самому краю кровати, его паника отступила. Было уже совсем темно. Из окна падал тихий синий свет, он освещал его свернутый в комочек силуэт. Я совершенно растерялась – еще ни один парень так меня не боялся. Мне было максимально не по себе. И тут на освещенную луной «нейтральную территорию» простыни между мной и Максимом вышел человечек из указательного и среднего пальцев. Он прошел все белое поле, тихо дошел до меня, застыл, затем аккуратно прикоснулся ко мне одним из пальцев и, словно крабик, на всех парах побежал обратно. Я не двигалась. Он вышел снова, повторил в точности то же самое и опять убежал. Когда он пошел ко мне в третий раз, я решила выйти навстречу. Увидев на белой простыне два моих пальца, он сразу замер. Я пододвинулась всем телом туда, где стояли мои пальцы, а он туда, где стояли его. И, наконец, настоящие, мы поцеловались. Всю ночь мы занимались любовью, а наутро я рассказывала ему о видах женских оргазмов. Это еще раз подтверждало, что, хоть у него и было много женщин, ни с кем из них он не был по-настоящему близок. Он на полном серьезе думал, например, что, когда в порнографии женщины струйно кончают, на самом деле кто-то плещет за кадром водой и это такой спецэффект. Когда он понял, что это не так, он катался по постели и смеялся от счастья, будто только что в наркотическом приходе открыл невероятную истину.
– У тебя там внутри космос… И какие-то животные неведомые, они как будто выходят ко мне, чтобы поздороваться, – рассуждал он, глядя в потолок. – Нет, ты, конечно, чистый кислород…
19
Девятнадцатого мая в моей галактике образовалась новая планета. И имя ей было Леля Горчица. Леля училась на режиссера, и ее дипломной работой был фильм, в котором она предложила сыграть мне роль путешественницы. Это была судьба. Мы переписывались уже несколько дней к тому моменту, когда наконец девятнадцатого числа она приехала за мной на машине вместе с остальной «съемочной группой» в составе ее близкой подруги-актрисы и водителя. Толкнув тяжелую железную дверь ворот, я вышла на Базарную. Леля стояла в длинном пальто, притом что на дворе был май. На ее голове была огромная копна дредов, на глазах – круглые черные очки, как у кота Базилио, на шее – индийские бусы из рудракши. Свободная черная футболка скрывала переход к брюкам. Засученные рукава оголяли покрытые татуировками руки. Пока я шла ей навстречу, она не спеша докуривала самокрутку, перенеся вес на одну ногу и поставив другую на кончик ботинка. Все в ее внешности и поведении говорило о том, что передо мной стояла Личность. У нее ни на секунду не пробежало никакого «О, боже мой, ты живая» фан-эффекта, от которого мне всегда становилось неловко. Она только предложила скрутить мне самокрутку, но с утра я не курила.
– Здравствуй, Даша.
– Привет, Леля! Рада встрече.
– Это очень взаимно, – протяжно сказала она и жестом пригласила меня в машину.
Пока мы ехали, я советовалась с ней по роли, а затем положила голову ей на колени и закрыла глаза. Мы добрались до трассы и в несколько дублей отсняли всю сцену, а затем вернулись в центр и пошли гулять. Бывает такое, что смотреть на город приятнее глазами туриста, потому что для местных все становится обыденностью. Но с Одессой выходила совсем другая история: все, кого я тут встречала, искренне ее любили, и город открывался мне с их помощью.
Начинался вечер. Мы шли вниз к морю по нестареющей Дерибасовской, прыгая с камня на камень – после жаркого дня мостовая еще сохранила тепло.
– Представляешь, – говорила Леля. – Одессе двести двадцать два года, а мы с тобой прямо сейчас идем по брусчатке, которая была положена еще тогда. Она почти не поменялась, но все, абсолютно все вокруг иначе…
– Душевно здесь… Даже хочется писать.
– Это потому что ты приехала в лучшее время! Май – это когда уже тепло, но еще не понаехали туристы. Тебе стоит увидеть Одессу зимой тоже. Под покровом снега она создает совсем другое впечатление. Как девушка, которая одевается, когда смущается. Все туристы уезжают, улицы пустеют… Город становится белым, как в пудре. Это сказочное зрелище. Особенно ночью, когда небо становится контрастно-черным и фонари разными оттенками окрашивают белоснежные, как холст, улицы. Я с детства люблю ловить игру света и теней. Могу по десять минут выбирать наилучший ракурс…
И действительно, я стала замечать это во все наши последующие встречи. Леля делала, пожалуй, самые странные снимки из всех моих знакомых. Ее мог заворожить любой уголок вселенной, на который ни ты, ни я никогда не обратили бы внимания. Тогда она останавливалась, выхватывала свой или чей-нибудь еще телефон и делала кадр. Ей было абсолютно насрать на общепринятые понятия того, что полагается считать красивым. В ее Инстаграме не было композиций из чашек кофе, каких-нибудь популярных книг и аккуратно разложенных побрякушек, равно как и снимков, где она удачно согнула ножку, чтобы казаться стройнее, или надула губы. Себя она практически не выкладывала, хотя, очевидно, была обворожительной девушкой и одной из немногих, чьи портреты мне действительно хотелось видеть в своей ленте. Кадры Лели отражали не внешний, а внутренний мир ее самой. Она видела красоту в том, что для нас было обыденностью: могла снимать пляшущие на столе волны света от воды в бокале, или тени листьев на стене, или отблески ламп на окне поезда. Cо временем все мы, ее будущие друзья, стали замечать эту странную обыденную магию за каждым поворотом и присылать ей похожие фото с разных частей света. Мы делали это не для того, чтобы добавить новых снимков в ее коллекцию, а потому что только Леля могла оценить ту красоту, которую люди после знакомства с ней были обречены видеть.
– А если пойдешь на море зимой, – продолжала она, – это сведет тебя с ума. Ты никогда не забудешь эту картину. Представь: обычно, когда ты идешь на пляж, ты видишь светлую полосу песка, потом темную полосу моря и опять светлую полосу, но уже неба. Зимой же единственная темная полоса становится белой. А еще, я, правда, не знаю зачем, зимой снег с песка пляжа сгребают в кучи, и эти кучи превращаются в горы. Ну как, не горы, а горки из снега. И вот ты приходишь на море, а все вокруг невероятно белое, и в определенных местах стоят горы из снега. А еще, если становится очень холодно, море замерзает, и по нему можно ходить. Это неудивительно для людей, которые живут рядом с рекой или озером и гуляют по ним зимой. Но все же море замерзает иначе. Пока оно не замерзло до конца, волны бьют по пирсам и застывают в определенных фактурах.
– Это как?
– Море, оно замерзает очень постепенно. Сначала замерзает пирс. Каждый раз волны наслаиваются на уже примерзший к пирсу лед, и получаются сосульки на сосульках. Это выглядит как резьба по мрамору или что-то в таком духе. Можно залипать часами, мне кажется, рассматривая эти фактуры. Ты когда-нибудь стояла на замерзшем море? Оно дышит. Стоя на нем впервые, я осознала, что море живое.
Мимо нас проскакали лошади, и я завороженно проводила их взглядом.
– Дерибасовская – это отдельный мир…
– Это точно. В ее начале, на площади, в любое время года всегда много людей. А вот в конце, до которого не каждый турист доходит, спрятался островок для местных модников. Вон он!
