Я очень зазывала Максима поехать с нами, и весь день как преданный пес не могла найти себе места, все поджидая, когда же мы встретимся. По телефону я описала ему все прелести этого дома, сказала, что ребята бесплатно починят ему его старенький мопед, а он все мялся и мялся. Когда он наконец решился, я уже тусовалась в подвале, где не было связи, и только когда мы с Тарасом пошли спать на второй этаж, до меня дошли эсэмэски и пропущенные звонки Максима. Но было уже два ночи, и мне оставалось лишь кусать локти.
– И где ты спишь сегодня? – спросил он меня по телефону.
Мы лежали с Тарасом в одной постели, грея друг о друга ледяные ноги. Тарас был Рыбой по Зодиаку, ростом с меня, худощавым, с высоким голосом, таким же чувственным, как я, и очень добрым. Я в помине не рассматривала его как мужчину, мы были просто друзьями. Но Максим, конечно же, увидел ситуацию по-своему.
– В доме, куда тебя звала. Мы тут с Тарасом.
– Привет, Макс! – сказал Тарас в телефон между моим и его ухом. Они уже были знакомы.
– Что же ты раньше не приехал? – ласково переспросила я.
– Я был занят. Ко мне претензий нет. А ты спишь с другим мужиком?
– А потому что не хрен было меня игнорить!
Все наши попытки понять друг друга были достойны уважения, но это были лишь попытки. Измученная непониманием с Максом, я сказала Тарасу:
– Пора завязывать. Не хочу, чтобы мое счастье зависело от другого человека.
– А от чего же оно тогда должно зависеть? Я бы не хотел так жить, постоянно контролируя свои эмоции.
– Но остальные же так делают.
– Я не знаю, как они так живут.
23
Заметка в дневнике:
23 мая 2016
Интересно, когда и как это все закончится? Максим называет меня инопланетянкой. Я смотрю на свои волосы в зеркало душа. Вода стекает по ним, окрашиваясь в розовый, малиновые струйки бегут по моему лицу. Ноги в розовой луже. Мне кажется, что это кровь. И правда же, инопланетянка. Что я вообще здесь делаю? Я вспоминаю Лилу из «Пятого Элемента». Как она плачет и говорит: «У вас одни войны. Ради чего здесь жить?» – и задаюсь тем же вопросом. Может, все-таки лучше вообще не быть? Я ношу в себе желание умереть как свой самый большой секрет. Мне как будто легче от того, что я еще не воспользовалась этой картой. Захотелось уже рассказать историю про Никиту. Значит, наверное, я ее уже пережила?
* * *
Накрывающий меня эмоциональный колпак уже почти закрылся. Я дописала историю о работе в подпольных клубах Голливуда и по традиции скинула ее на проверку и первое чтение Липатову. Невозможно написать хороший текст, не прожив его заново. Каждый раз, садясь за ноутбук, я забиралась в машину времени и отправлялась обратно – туда, куда не стоило летать. Прыжки в прошлое – опасное дело. Никогда не знаешь наверняка, удастся ли вернуться в настоящее. Наверное, потому половина писателей – отмороженные на голову люди.
– Ах, Максим, Максим, – говорю я по телефону. – Когда-нибудь я напишу тебе красивую историю, где не будет ни шлюх, ни наркотиков, ни левого секса и прочей грязи. Когда-нибудь. Но не сейчас.
– Зачем мне такая скукотища?
– Макс. Кажется, у меня начинается депрессия… Давай встретимся?
– Дашуля. Я не привык столько гулять. Это не мой стиль! Я не могу так часто видеться. Я интроверт, мне нужно проводить хотя бы половину недели одному, в своей комнате, с компьютером и бутербродами.
И до меня дошло: я пытаюсь влезть в мир человека, притом что он меня туда не звал.
Все остальное, происходившее со мной дальше, звучит настолько неадекватно, что я даже не буду пытаться это объяснить. Алекситимия. Кажется, так называют сложность в описании, объяснении своих чувств другим людям.
В тот день я впервые с надеждой подумала, что отпустила внутри себя Демина. Кажется, креативщики сверху, услышав эту мысль, подавились чаем и в один голос сказали: «Да ладно?!» Я бессмысленно пялилась в монитор, когда его девушка – ее имя и фамилию я уже очень давно выучила наизусть – таки нашла мою страницу и принялась ее изучать. Я смотрела на эти всплывающие окошки «ей понравилась ваша запись» как на предупреждение о том, что в меня вот-вот полетят бомбы. Я вдруг поняла, что ничего не могу сделать, чтобы скрыть от нее свою жизнь. Добавлю в черный список – и она, конечно, поймет, что случилось, и расскажет Никите. Да и что ей будет мешать зайти с другой страницы? Как себя скрыть, когда у тебя тысячи подписчиков? Когда твои мысли растаскали во все углы? Впервые мне становится дурно от того, какое количество информации обо мне хранится в общем доступе! Да пошло оно все нахер! Я нажимаю на клавишу «удалить страницу», хватаю кошелек и пулей вылетаю из квартиры, направляясь в магазин. Кровь кипит. Покупаю бутылку розового сухого. С крышкой нет. Приходится вернуться домой за штопором. Забегаю обратно на последний этаж, откупориваю, беру бутылку в одну руку, гитару в другую и снова молча выхожу. Хозяйка квартиры курит на лестничной клетке, наблюдая за этой картиной.
– Даш, ты куда? Что случилось? – по ее голосу я поняла, что она догадалась, что со мной не все в порядке.
– В парк.
– Даша, это не полусладкое. Это сухое, – наверное, она намекала на процент алкоголя.
Я выхожу в пустой парк и уверенным шагом иду на ту часть газона с деревьями, где меня меньше всего будет видно. Давясь вином, я пытаюсь позвонить Нате – как последней инстанции, которая может удержать меня в себе. Но она на раскопках в Тамани, где связи почти никогда нет. Рыдая, я пытаюсь петь песенку, которую выучила для Максима:
Научи меня всему тому, что умеешь ты,
Я хочу это знать и уметь.
Сделай так, чтобы сбылись все мои мечты,
Мне нельзя больше ждать, я могу умереть…
О, но это не любовь…
Я кидаю телефон и начинаю орать. Стонать. Выть. Я катаюсь по земле и кричу:
– Заберите меня. Это не моя планета. Не моя планета. Не моя планета. Заберите меня. Заберите меня.
Такого отчаянья я не испытывала никогда. Я словно чувствовала всю свою беспомощность, бессмысленность и бесполезность. И я была бы рада сказать тебе, мой друг, что это мое состояние закончится через недельку, но это не так. Оно будет длиться еще полгода. Смерть будет ходить со своим «пригласительным» за мной по пятам. И как только я буду забывать о ней, она снова и снова будет постукивать по моему плечу своим длинным когтем и морозить кожу ледяным дыханием.
Я рыдала несколько часов, пока вино, слезы и голос по очереди не закончились. Телефон давно сдох. Связки были посажены.
Было около двух ночи, город давно спал. У меня не было сил заталкивать гитару в чехол, и я плелась в сторону Базарной, 49, змейкой волоча по земле свой разноцветный боливийский чехол из шерсти альпаки, вся зареванная и в грязи. Я уже почти подошла к воротам, как вдруг увидела в темноте длинную фигуру. Она стояла не двигаясь. Ее голова затерялась где-то в кроне дерева. Я не на шутку перепугалась и встала таким же столбом на расстоянии нескольких метров. Макс стоял в своей красной дутой куртке с дырочками, прожженными искрами костра, которые он заклеил желтой тканью. Я по инерции стала пятиться назад и спряталась за кузов ближайшей машины.
