Мне же при таком разделении обязанностей и социальных ролей досталась роль пацанки. На кухне помощи не требовалось, да и к тому же у меня всегда были проблемы с тем, чтобы вкладывать свою энергию и время в то, что через час превратится в какашки, и я занималась тем же, чем и пацаны: стругала бревна, строила баню и попутно спасала от холода бедных цыплят. Греть их было нечем, кроме как камнями из костра. Я находила большие булыжники и весь день их прогревала, чтобы потом поставить в загон с цыплятами. При этом нужно было сделать так, чтобы они, прижимаясь, не подпалили себе перья. Периодически шел дождь, и тогда приходилось скорее собирать их в коробку и укрывать собой. Часто кто-то из цыплят терялся, пролезая в дырки загона… В общем и целом за ними нужно было следить круглосуточно. Ночью мы брали их в палатку и укрывали тремя куртками. Но это все равно не помогало. В горах было слишком влажно и зябко, и постепенно они стали умирать.
Вечером мы с ребятами играли у костра в Мафию, а ночью начиналась реальная мафия – с утра я находила в коробке следующего замерзшего насмерть цыпленка, и это разбивало мне сердце. Днем я поочередно держала в ладонях самых слабеньких, и, переставая трястись, они засыпали. Как-то раз цыпленок просто умер у меня на руках… Неважно, человек это или птица – медленная смерть читается по лицу, и знать, что ты должен был кого-то спасти, но не смог, неописуемо. Что-то во мне тогда сломалось. Мне и так было чертовски одиноко в этом походе: я не сблизилась ни с кем из ребят, а Максим все свободное время прятался в палатке с Настей, и эти цыплята были тем, в кого я вкладывала свою, не нужную никому другому любовь. Виталик пошел закапывать уже пятого цыпленка, а я сидела и плакала в темноте. Никто не обратил на это внимания, кроме Насти. У меня уже заложило нос от слез, когда она подошла, села рядом со мной на корточки и стала очень ласково успокаивать. С того момента эта невидимая стена между нами стала падать.
2
«Никогда не извиняйся за то, что горишь слишком ярко или взрываешься внутри себя каждую ночь. Так создаются галактики».
Тайлер Кент Уайт
Наступило 22 июня, день солнцестояния, считающийся самым энергетически сильным днем в году. В Украине его празднуют как День Ивана Купалы. Виталик наказал нам всем привезти с собой в поход белую одежду и сказал, что мы совершим определенный обряд. Рано утром все девочки надели шикарные платья, а мальчики заохали на них, как петухи. Я понимала, что мне, по идее, нужно было сделать то же самое, но вся эта идея одеваться показушно, чтобы пацаны порассматривали тебя сверху донизу, вызывала отторжение, к тому же я не могла сравниться с этими моделями по красоте. Виталик сказал девочкам пойти собирать цветы, чтобы сплести всем венки и сделать какую-то куклу из трав. Девчонки с радостью подхватили идею. Я же спряталась в палатке и еще полдня сидела в ней. Меня дико колбасило. Казалось, что все мои демоны водят вокруг меня хоровод. Я ощущала энергию того дня под кожей. Луна опять поднимала внутри меня огромное цунами, и я боялась это на кого-то обрушить. Зная, что Липатов тоже чувствует такие штуки, спустя пару часов я вылезла из палатки и пошла его искать, чтобы успокоиться, но его нигде не было. Как оказалось, еще с самого утра он ушел из лагеря, никого не предупредив. Учитывая, что Липатов – походник и прекрасно знает, что так делать нельзя, я перепугалась, что с ним что-то случилось, и отправила парней на его поиски. В лагере оставались врач и я, когда из-за холмов показались девочки. Настя и ее подруга вели нашу художницу под руки. На пути в лагерь она упала и распорола себе ладонь об острую ветку. Порез был таким глубоким, что, когда я осматривала ее ладонь, внутри были видны жировые клетки – белые кружочки на красном мясе. Наш врач Юра, вместо того чтобы бинтовать руку и срочно спускать девочку в населенный пункт, сообщил ей о том, что рана пиздец стремная, и от нервов закурил. Наличие отца-спасателя и внимательно выслушанный курс первой медицины хорошо отложился в моем мозгу, и я знала, что показывать пострадавшему свой страх точно нельзя. Быстро выяснилось, что наш несчастный романтик Юра и понятия не имеет о том, что делать в таком случае, и вообще не шарит в медицинской этике.
– У нас есть анестетик? – спросила я, пока он курил и матерился.
– Нет вроде.
– А игла и нитки?
– По-моему, нет.
– Как нет? О чем вы думали?!
– Я не знаю. Я говорил Максу, что неплохо было бы купить…
– Макс не врач. Ты врач. Нужно ее спускать.
– Слушай, да епта… Нормально все будет! Вот, смотри, видишь этот шрам, – он указал на свой живот. – Это от ножа. И ничего – живой. А вот этот видишь? Это тоже порез, и зажил.
От такой логики я начинала приходить в бешенство. Это была рука, а девочка была художницей, и если мы, не дай бог, задели ей связки – нужно это чинить прямо сейчас. На шум подтянулись пацаны. Макса нигде не было. Я повторяла, что девочку нужно срочно спускать, что потом накладывать швы будет поздно, но никто из парней, конечно, не хотел хуярить десять часов по горам до цивилизации и обратно, и мое мнение как неквалифицированной игнорировали, считая, что я развела девчачью панику. Я понимала, что еще чуть-чуть, и я начну орать. В конце концов вместе с закатом в лагере появился Максим. По одному его выражению лица я поняла, что его колбасит так же сильно, как и меня.
– Конечно, надо спускать, – сказал он, как только увидел руку Ани, и я в этот момент чуть не заехала ему за то, что он съебался из лагеря в самый неподходящий момент. Мы приняли решение, что после церемонии Ивана Купалы провожаем Аню обратно в цивилизацию, а оставшихся в живых цыплят несем в деревню.
Аня пошла упаковывать вещи, а я, выдохнув, подсела к Насте и предложила помощь в том, чтобы плести венки. Начинало темнеть.
– Ну что, расскажешь мне, как это делается? – спросила я, подсев к горе цветов и осоки.
В ходе разговора я отдала ей должное за то, какая она женственная. Этот момент был для меня признанием ее силы и моей несостоятельности в этом ключе. Каково было мое удивление, когда Настя совсем другим, более холодным тоном тихо ответила, что не всегда была такой. Она рассказала мне о своем прошлом, о том, что воспитывал ее папа, что дружила она только с парнями, брилась на лысо, дралась до крови, слэмилась на концертах и ходила в говнодавах.
– Это был долгий путь. Сначала я надевала юбки, платья и каблуки через силу, ибо ничего лучше придумать не могла, красилась, делала ногти. Чувствовала я себя при этом крайне неуклюже и не на своем месте. Но самым сложным было начать вести себя как женщина, особенно когда привыкла к «я сама» и «я сделаю лучше». Довериться мужчине, позволить ему идти первым? Это был настоящий квест. Я же была замужем…
– Ты была замужем?!
– А то. Поженились в девятнадцать, пробыли вместе семь лет. Но все рушилось из-за моего непринятия себя. Он не воспринимал меня как женщину… Да я ею и не была. В конце концов мне надоело быть рядом с аморфным мужиком, за которого я все решаю, делаю и зарабатываю. Из-за моего мужского мужское терялось в нем – вполне логичный процесс. В конце концов я поняла, что мое счастье зависит только от меня и, если я хочу, чтобы рядом со мной был достойный мужчина, нужно стать достойной женщиной. Я перечитала кучу книг и лекций и до сих пор учусь. Это большая работа…
