Максимка поселился со мной в квартире моей бабушки, которая сразу назвала его высоким и худым, как осина, и с широкими объятиями приняла как пропащего сына. Она обожала любых моих гостей и всегда была той гостеприимной хозяйкой, до которой мне было далеко. Федька же был настоящим поклонником всего творчества Липатова. Он с радостью пригонял ко мне после учебы и часто оставался с ночевкой, жертвуя нормальным сном. Конечно, он не знал, что между мной и Максом что-то было. Я не то чтобы это скрывала, просто не считала нужным афишировать, ибо Федя не предлагал мне встречаться, да и мы с Максом больше никак не пересекали дружескую грань. Мы спали втроем на одной постели, и я находила предельно смешным то, что, чтобы переодеться, я уходила в ванную, притом что они оба не раз видели меня голой.
К тому моменту Макс словил определенный кризис жанра. Он хотел обеспечивать Настю, но видеоблог не приносил ему никакого дохода, кроме разве что спонсорства всякого сухого походного мяса и снаряги. Он был мастером своего дела, только никто ему за это не платил. В итоге он подрабатывал в Москве курьером «Макдоналдса», получая тысячу рублей в день. Это при двадцати тысячах подписчиков и приличной известности в своей сфере. Ясен пень, такой расклад сильно бил по его самооценке.
В один день он пришел домой, молча открыл ноут и сказал: «Смотри». На экране появились пацаны, сидящие в палатке. Один подначивал другого начать говорить что-то на камеру.
– Ну давай, че ты, повтори, что сказал до этого!
– Коро-о-че, Липатов! – сказал второй мужик в палатке, глядя в камеру. – Ты сдулся! «О чем говорят мужчины в горах»! Вот это я понимаю! Такой проект был! Ты жизнь мне изменил своими видео! «Перевал Дятлова», «Крым, каяки, два бомжа»! А потом что… «Дом на дереве»… Ну, так себе, скажем откровенно… Потом какая-то телка, какие-то колеса, – он ссылался на видео, которые Макс снимал с Настей в Крыму. Они путешествовали на моноколесах. – Ну что это такое?
Тот парень еще долго говорил, куда подробнее разбирая творчество Максима, выдавая суждения, которые Макс, естественно, принимал максимально близко к сердцу. Думаю, что цитировать все их высказывания смысла нет.
– Ладно, подведи итог, – сказал тот, что держал камеру. – Отписываешься от Липатова?
– Нет, – героически ответил второй. – Я надеюсь, Максим, что ты образумишься, возьмешь себя в руки и выдашь еще что-то дельное.
Аудитория ютуба вообще очень жестока. Почитаешь так разок комментарии, и волосы поседеют. Люди пользуются тем, что их никто не знает, и пишут полную чернуху. Мне кажется, многие считают, что их комментарии ничего не значат. Оставил говнеца – и пошел дальше. Только вот это совсем не так. И несмотря на то, что Виноградов уже давно повторял и мне, и Максу, что «комментарии для комментаторов», мы старались для людей и нам было не все равно, что они об этом думают.
– Он же прав… Я не знаю, что еще выдать, да и не вижу смысла. Это все равно никак не окупается. Короче, я решил продать свою камеру и выкинуть ноут…
– А с Настей-то что? Она сейчас в Перми, дома?
– Да. Я люблю ее… Но не могу дать то, что ей нужно. Поэтому нам надо красиво расстаться. Я думаю что-нибудь такое придумать, как Абрамович… Встретиться на середине Китайской стены и навсегда разойтись.
– Липатов… Ты идиот… Если ты ее любишь, вам не надо расставаться, это не так работает.
Я пыталась его переубедить, но он зациклился на том, что они оба слишком сумасшедшие друг для друга и занимаются разрушением себя. Спорить было бесполезно. Я повторила ему, что он идиот, и больше мы к этому не возвращались.
Близился октябрь. Пора было улетать. Мы с Федей становились роднее друг другу, но, включая rational sense, я понимала: он сейчас будет учиться и наши пути разойдутся. К тому же он столько раз повторил, что не хочет отношений, что я сразу поставила в своей голове установку: все, что между нами происходит, – это просто момент. Кроме мозга, у меня, конечно, было и сердце, которому было плевать на конструктивность, но Федя не просил меня остаться. Ему нравилась моя свобода, он восхищался свободной мной – такой, какую знали остальные, – а не мной привязанной, девочкой, зависимой от мальчика. И мне оставалось только быть такой.
Денег на билет у меня толком не было, и я впервые за год решила попросить помощи у своих подписчиков. Лейтмотив был простой: закиньте меня на другой континент, а я продолжу писать вам истории. Чтобы пост был красивым, мне пришла в голову идея написать просьбу на картонке и сделать фотографию на крыше. И, конечно, я прибегла к помощи Волчка. Опять и снова, как истинный джентльмен, он заранее пришел сюда с другом, и они взломали для меня крышу в самом центре Москвы. А мы с Натой и Лелей приехали уже ближе к закату. Москва сверкала своими огнями, дул сильный ветер. Делать фотографию было жутко холодно. Я забралась на самый край крыши, кинула Нате свою куртку и осталась в длинном синем платье из Сан-Франциско и с картонкой в руках. Ребята стояли вдалеке, напротив меня на конструкции из деревянных палок был только мой милый Волчок. Красивый, как никогда, замерзшими пальцами прикручивал камеру к штативу… Я наконец-то видела его в любимом деле – фотографии. А человек в любимом деле всегда до одури красив. Ветер развевал его длинные черные волосы, складывая их на голове аккуратными волнами. Кажется, в тот момент я и осознала с радостью и ужасом одновременно, что привязалась к нему сильнее, чем думала. То мгновение застыло в моей памяти живой фотографией. Он поднял взгляд и улыбнулся. В его черных зрачках плескалась ночь, приветливо сверкая городскими огнями. Мне хотелось скорее спрыгнуть с карниза на саму крышу, вскарабкаться на деревянную конструкцию и обнять его в этой бархатно-мягкой куртке, которая так ему шла, зарыться в его запах с головой и больше никогда не отпускать. Но я стойко стояла, как оловянный солдатик, с картонкой в руках, со своим горячим, горящим сердцем, со своим маленьким секретом, что не уезжала бы, если бы он попросил.
Мы оба понимали, что, если это фото, эта шалость, которую мы прямо сейчас превращаем в реальность, удастся, я на полгода покину континент.
И шалость удалась. Федя собрал по кусочкам панорамное фото, моя любимая художница Мими, с которой мы жили на Бали, пририсовала к нему кометы и звезды, а мне оставался только текст. «Помогите Даше-путешественнице покинуть континент». Ребята стали скидываться, кто по двести рублей, кто по целых пятьсот. Мне нужно было двадцать шесть тысяч, чтобы улететь в один конец.
– Как думаешь, получится набрать? – спрашиваю я Сашку Виноградова.
– Да однозначно! Вопрос времени, – уверенно отвечает он. Сашка по непонятным мне причинам всегда в меня очень верил и, кажется, даже немного завидовал этому не то чтобы нужному мне успеху. Но то, что таких, как он, это заставляло верить в меня, наверное, и было светлой стороной этой медали.
Мы, как полные бомжи, зависали втроем в подъезде Феди, отчаянно пытавшегося отделаться от того хаоса, который я внесла за собой в его жизнь, и заняться наконец уроками. Я сидела в дедушкиных спортивных штанах и берете на ступеньках, когда в телефоне загорелось очередное уведомление о поступившей сумме. Я несколько раз пересчитала нули. Все не могла поверить… Один парень просто сбросил мне все двадцать шесть тысяч стоимости билета, попросив взамен сделать фотку кошки на Кубе. Я смеялась как ненормальная. Сашка даже достал камеру и начал снимать мою реакцию, которая так и останется где-то в его видеочерновиках.
