Почти все съемки проходили в деревне, рядом с городом Мышкином. Для России этот городок известен музеем валенок и мышей.
Работа отнимала у нас весь день. Позавтракав в ресторане при отеле, мы сразу выезжали на съемку в деревне. Там нас уже ждали огромные грузовики с гримерками внутри. Два часа уходило на то, чтобы правильно уложить парням волосы, накрасить их и одеть. Каждая деталь должна была быть идентичной той, что засняли в предыдущем кадре. Нужно было повторить прическу, нарисовать гримом точно такие же царапины и так далее. Впервые оказавшись на съемочной площадке, я почувствовала себя ребенком, которого пустили за кулисы Диснейленда. С завороженным видом я наблюдала, как выстраивают свет, звук, камеру… как поправляют вазочку на столе и рукав рубашки на актере. Каждый кадр фильма был результатом работы по меньшей мере тридцати человек. Естественно, никто в деревне не говорил на английском, и ребята были без меня абсолютно беспомощны. Мартин, например, по идеологическим соображениям не употреблял в пищу никакие продукты животного происхождения, а это значит, что каждый день мне приходилось по новой объяснять персоналу деревенского кафе концепцию слова «веган». Официантки смотрели на Мартина с сочувствующим видом, думая, что он болен какой-то непонятной заморской болезнью. В свою очередь Мартин, избалованный голливудским разнообразием продуктов, замучился жрать одну картошку с грибами уже на третий день.
Крис и Мартин были полными противоположностями друг другу. Крис боялся всего на свете и был довольно скрытным парнем. Он построил стену вокруг своего мира и мало кого за нее пускал. Он стал знаменитым еще в детстве, сниматься начал с пяти лет. Его родители погибли один за другим с разницей в месяц, когда он был еще ребенком, и чувство одиночества сопровождало его всю жизнь. В возрасте пятнадцати лет умер и его единственный близкий друг. На лодыжке у Криса есть татуировка в его честь. Крис почти никому не открывался, но если тебе все-таки удавалось пробраться в его мир, на тебя падала вся его любовь. Любовь стеснительного мальчика-интроверта. Для остальных он оставался предельно вежливой загадкой, ко всем относился с уважением и вечно шутил. Вся съемочная команда его просто обожала. Саркастические шутки и напускной цинизм стали для него системой защиты от внешнего мира. Но когда мы оставались наедине, он любил повторять мне: «Remember, Dasha, life sucks»
[55].
Мартин же был фанатом жизни номер один. Он праздновал ее каждый день! Обожал ходить босиком по мокрой траве, всеми путями крушить социальные стены и быть «тем изменением, которое ты хочешь увидеть в мире»
[56]. Он не из тех, кто держит свою религию при себе. Нет, он хотел, чтобы весь мир узнавал о том, что знает он, немедленно. Как только ему попадалась на глаза статья, скажем, о загрязнении природы, новых законах и любой другой фигне, он сразу же постил ее на Фейсбуке и страстно заливал об этом каждому. Он уже много лет как был веганом и не употреблял алкоголь. Не пил он, правда, потому, что стал алкоголиком. Но его алкогольная зависимость перешла в зависимость ко всему. Например, если ему понравилась шоколадка, он мог купить штук пятьдесят и поглощать их, пока на коже не выступит сыпь. Он ни к чему не мог относиться нейтрально. Либо он это очень любил, либо яростно ненавидел. В Голливуде он разъезжал на своем «Харли Дэвидсоне» вместе с бандой таких же байкеров. Они часто бросали жен и девушек и уезжали колесить по Центральной Америке. Он любил рисковать жизнью, соглашался на самые безумные проекты. Снялся как-то в рекламе «Ниссана», где ему нужно было спрыгнуть с крыши небоскреба на тарзанке. Ему тогда отвалили кучу бабок. Эту рекламу долго крутили в России.
В заключение сравнения Мартина и Криса можно привести один пример: когда пьяный водитель одного из продюсеров снял яхту и позвал нас кататься по Волге, мы с Мартином прыгали в реку прямо в трусах, а Крис сидел и наблюдал за этим в куртке и оранжевом спасжилете.
Крис играл в фильме роль второго плана и быстро выучил весь свой текст. А вот передо мной и Мартином стояла серьезная задача – научить его говорить по-русски за пару дней. Мы оба понимали, что это, скорее всего, обернется полной катастрофой, но пытались сделать вид, что все под контролем. Через неделю Мартин уволил свою упитанную учительницу русского языка, которая вечно была на грани нервного срыва, закатывала глаза, пока он с главной актрисой репетировал при нас интимные сцены, и паниковала больше нас всех, что он так и не заговорит по-русски. В итоге на меня, помимо работы ассистентом и переводчиком, легла задача выучить с Мартином весь сценарий. И это был ад. Все свободное время, какое выпадало, я должна была проводить с ним, разбирая каждое слово. Он требовал объяснить ему историю происхождения корня, приставки и суффикса всех, мать его, слов, которые ему нужно было произнести по сценарию. Естественно, он все это сразу забывал. Мы готовились по три часа перед каждой съемкой, но, как только звучали слова режиссера «И-и-и… мотор!», Мартин не мог произнести больше пяти слов.
При этом Крис схватывал русский на лету. Я параллельно учила его некоторым фразам – так, ради прикола. Один раз он подошел к режиссеру, положил ему руку на плечо и сказал: «Малиш, ну я жи лутьше сабаки». Все смеялись, а Мартин от этого еще больше бесился. Он вообще был довольно вспыльчивым и часто вел себя как ребенок. Он легко мог заплакать от переживаний и так же легко впадал в ярость и орал из-за каких-то мелочей. А когда на меня орут, я тоже ухожу в нервозное состояние. Он срывался на меня, а я шла успокаиваться к Крису, который всегда был готов меня поддержать.
С Крисом мы испытали какую-то чудовищную моральную пытку, вдаваться в подробности которой я не очень хочу. Скажу только, что мы моментально сошлись и… друг в друга влюбились. Это был тот самый случай, когда тебе кажется, что ты знаешь человека уже сто лет. Но у него в Голливуде была девушка, а он был из тех редких хороших честных парней, которые не изменяют. Я это уважала и не хотела портить ему жизнь угрызениями совести. В итоге мы смотрели друг на друга щенячьими глазами, заигрывали как подростки, страдали порознь и, расходясь поздно вечером в соседние номера, потом еще по два часа переписывались. На тот период мы стали неразлейвода друзьями, обросли общими фишками и знали друг о друге все, от любимых поз в сексе до детских страхов и имен лучших друзей. Когда ты работаешь в кино, на период съемок вся твоя остальная реальная жизнь в буквальном смысле слова исчезает. Каждый день ты нос к носу проводишь с одними и теми же людьми. «Вынужденная близость» – так это называет Крис. Считай, что за два месяца мы сходили на шестьдесят свиданий. Потому что даже тогда, в единственные три-четыре часа в течение суток, когда мы были свободны, мы все равно проводили время вместе.
Криса, к моему удивлению, везде узнавали и просили автограф. Представь ощущение: идешь ты по улице с мальчиком за ручку (когда нас никто не видел – мы ходили за руку), лижешь стаканчик мороженого, и тут подбегают девочки с горящими глазами:
– Айм сорри, ар ю эн эктор фром «Амэрикан пай»?
