Не успела я узнать, кто вообще эти парни, чем занимаются и сколько им лет, как пора было раздеваться.
Тут, наверное, надо пояснить…
Итак, на Бернинг Мэне было всего два публичных душа. В первом люди моют тебя, а ты моешь людей. Вернее, так: сначала ты моешь людей, а потом они моют тебя. Заходя в такой душ, ты озвучиваешь вслух свои «Boundaries»
[71]. Предупреждаешь, к каким частям твоего тела прикасаться не стоит. Ну, или говоришь коронное: «У меня нет никаких границ!»
И тебя моют всего. Всего-всего.
Второй душ – это огромная танцевальная пенная вечеринка. Конечно, голая.
Я выбрала второй вариант.
Мы зашли в огромный красный с золотым шатер. Посередине шатра была круглая, завешанная тканью комната. А вокруг нее толпилось около трехсот голых пританцовывающих поп.
Когда все вокруг тебя голые, не по себе становится, если ты одет. Мы такие стадные животные. Как все, так и я. Мы оставили свои вещи в большой куче и примостились к остальным ожидающим.
Атмосфера была такая праздничная, что, казалось, даже воздух в этом шатре был сладким и дурманящим. И вот стою я с двумя красавчиками – один архитектор, другой разрабатывает ракеты в НАСА – и веду совершенно незамысловатую светскую беседу, как будто мы где-то в шумном, забитом до отказа баре. Только на самом деле мы голые. В пустыне. Черт знает где. На другой стороне шара. Интересно, что сейчас делают мои друзья? Что бы это ни было, им никак не может быть веселее, чем мне. Я испытала прилив счастья и чувства благодарности за то, что нахожусь здесь. Парни были потрясающие. Уилл по повадкам и приколам напомнил мне Рона Уизли, весь такой шутник, душа компании. С темно-рыжими волосами и сережкой в носу. Два метра ростом. Я заканчивалась где-то далеко ниже его плеч. Джаспер – полная ему противоположность. Скромный, тихий, с какой-то детской простой и наивной улыбкой. Невероятной красоты. Он редко что-то говорил, но, когда говорил, был очень вежлив и сообщал весьма интересные вещи.
Когда мы наконец попали внутрь загадочной комнаты, откуда лилась музыка и доносились крики, нам дали выпить травяного чаю. Девушки в потрясающих корсетах танцевали на круглой платформе в центре, точно как Гоу-Гоу, но без какой-то пошлости. Вообще вся эта атмосфера не несла в себе пропаганды секса, это было что-то из разряда «все мы здесь хотим помыться, так почему бы не повеселиться заодно!».
Нас загнали в железный коридор длиной метров двадцать. Сверху на нас смотрели люди-циркачи, клоуны, разодетые красотки-гимнастки и все-все-все. Казалось, что мы в гостях у труппы цирка.
– Ну что, кто здесь хочет помыться?
Мы завизжали.
– Кто тут уже много дней бегает по пыльной пустыне? Кому не хватает пены и чистой водички?
– Нааам!
– Хотите пены? А?
– Дааа!
– А ну-ка, давайте вместе! FOAM! FOAM!
Я не сразу поняла, что они кричат. Уже забыла, что «фоум» – это «пена».
– FOAM! FOAM! FOAM FOAM!
И тут из шлангов, которые держали клоуны и клоунессы, под огромным напором полетела пена! И сразу всем в лицо! Обезумевшая, я начала всю себя мылить, пока была такая возможность, выплевывая белую массу изо рта.
Потом нас, как в армии, полили из шланга ледяной водой. Напор бил по коже, оставляя следы. Нет времени объяснять – мойся!
Счастливые и свежие, мы вышли обратно на улицу. Как будто снова родились. Даже задышалось легко. Оказалось, эти двое живут в единственном лагере, что я знаю, кроме своего. Moon Cheese. Организаторы лагеря – стэнфордцы и жители домов Роба. Оказывается, чтобы жить на территории лагеря и получать один обед в день, ребята заплатили по 400 долларов. Для австралийцев нормально, для меня – «вы что, с ума сошли?».
Мы решили отправиться в их лагерь в надежде найти еду. Как только мы вышли с цифр-улиц на циферблат-площадь, поднялась огромная песчаная буря. Уилл отдал мне свою маску, и я впервые увидела, что же происходит во время бури. Кажется, что ты в океане, только из песка. Мы подъехали к огромной рамке, на ней сверху было написано «Wish you were here»
[72].
Мой позывной с одним дорогим мне человеком. Мы по очереди побежали фотографироваться. Когда я передавала Уиллу свой телефон, аппарат упал. И сломался. Это были первые пятнадцать минут моего пользования айфоном на фестивале. Фотографии умерли. Позже я узнала, что телефон тоже скончался и его никак нельзя восстановить. Вот так Бернинг Мэн намекнул мне, что я тут не для того, чтобы фоточки лепить.
Мы с трудом добрались до лагеря и спрятались в куполе с подушками.
Я опять услышала музыку и выбежала босиком в пустыню.
«Mooon river, wider than a mile…»
Я побежала, как слепой щенок, на зов. Моя любимая песня. Из пелены песка на меня надвигался огромный блестящий месяц. В нем сидели одетые во все белое люди.
– Эй, давай к нам! На луну! Хочешь спеть песню? У нас есть все песни про луну! Выбирай любую, споем.
– Боже мой, я на луне! На луне!
И вот мы уже куда-то едем и кричим в микрофон: «This is ground control to Major Tom!», передвигаясь по Земле, как по Марсу. В конце концов я спрыгнула и вернулась в свой купол. Там сидело много моих знакомых. Мой трезвый мозг не мог больше этого терпеть. И я задала Уиллу самый непристойный балашихинский вопрос: «Есть че?»
И попала в точку. Мы втроем ушли в палатку. А вышли только ночью, потому что за это время поднялся такой шторм, что проще было не выходить. Это были волшебные пять, или шесть, или бог знает сколько часов.
Я обожаю общаться с людьми, которые приходятся друг другу лучшими друзьями. Дружба делает их разговоры искренними, и я чувствую с ними какое-то родство. Мне приятно быть в атмосфере дружеской любви. Эти парни дружили с пеленок. Палатка была чертовски маленькой. Мы лежали поверх всех вещей, карнавальных масок, блестящих бус. Джаспер, я и Уилл. Рука к руке. Маленькая девочка во мне коварно радовалась этой компании, как двум выигранным в автомате игрушкам. Руки стали влажными, слегка подташнивало. Зрачки расширились. Палатка дрожала от ветра. Знакомое чувство. В мозг выплеснулся гормон, отвечающий за любовь. Нам не нужно было никуда торопиться. Часы потекли, как на картинах у Сальвадора Дали, и мы наслаждались этой остановившейся секундой.
– Как бы ты описал Джаспера тремя словами?
– Охуенный ублюдок.
– Нет, ну серьезно.
– Interesting, curious, shy
[73].
– Разве interesting и curious – это не одно и то же?
