Я никому не смогу привести этот довод как доказательство, но из того, как нежно и аккуратно он прикасался ко мне, было очевидно, что этот парень может быть опасен разве только самому себе. В момент, когда я испугалась, что мы можем быть не связаны и что мне все это кажется, он спросил меня: «Тебе хорошо?» Так просто… «Тебе хорошо?» Почему никто другой так не делает?
В шесть утра мы на ощупь нашли нашу одежду, сели на каменный порог дома и закурили одну сигарету на двоих. Было еще темно, но народ уже вышел на пробежку.
– Люди? Серьёзно? – он засмеялся. – Куда можно идти в шесть утра? Куда ты идёшь, мужик?!
– Здесь все спортсмены.
– Блин, чтоб я так рано встал – это должен быть очень особенный день или очень большая оплата.
Через два часа его здесь не будет. А этот вид на Голден Гейт только успел стать красивым… Мы оба чувствовали неизбежность скоротечности этого мгновения, но не стали об этом говорить. Мы уже достаточно раз прощались с другими, чтобы выучить: проще всего расходиться легко, будто увидитесь завтра, а подолгу обниматься с щенячьими глазами и говорить все то, что люди всегда говорят друг другу в одном предложении со словом «гудбай». Он спросил меня:
– Что ты делаешь, когда тебе грустно?
– Грущу по-красивому. Под полной луной и с красивым аккомпанементом. Ведь если тебе грустно – тебе все равно грустно. Так что грустить надо красиво, раз уж так!
– Интересный ответ. Я, наверное, теперь тоже поучусь грустить красиво. А что бы ты хотела, чтобы было, когда умрешь?
– Я хотела бы молочный коктейль. А потом стать дельфином.
– Дельфином? А потом?
– Не знаю. Выйти из круга Сансары, наверное.
– И тогда что?
– Раствориться, исчезнуть. Что там делают, когда уже могут всё?
– Ты мне скажи…
– Ну а ты что?
– Я хочу, чтоб после смерти меня ждала белая комната. Там огромный, бесконечный бар и гора лучшей в мире травы. И ничего, кроме дивана и стола. А на столе огромная стопка дисков, где записана вся моя жизнь. И проигрыватель. Буду сидеть, бухать и смотреть, перекручивать любимые моменты. Потому что многое там стоит того, чтобы пересмотреть.
– У меня такая же мечта. Буду очень расстроена, если мне такой расклад не предложат. Если бы могла записать, что видят мои глаза, записать чувства, не пришлось бы писать. Жизнь круче фильмов.
– Смотря какая жизнь. Моя и твоя наверняка.
Он положил голову себе на колени.
– Ладно. Пойдём спать, – говорю я. – Два часа осталось.
– Это мудрое решение.
Так мы отпраздновали вместе его тысячный день путешествий. И он улетел.
* * *
На следующий день меня начинают раздражать все американцы. Как они связки свои мучают, пытаясь придавать голосу какую-то идиотскую хрипоту. Как несмазанная дверь. Кто-то, видимо, решил, что так круче. И пошли. Племянники Дональда Дака. У вас же рты, а не клювы. Телефон в поезде не ловит интернет – нет музыки, и мне приходится слушать их разговор. Уровень тупости написан на лицах. Он вдруг становится очевидным. Взращенные в теплице помидоры. Вылизанные, ничего не знающие о жизни, не выглядывающие из своей зоны комфорта, своей маленькой коробки. И мне с ними как-то жить.
Я смотрю в запотевшее окно и вспоминаю момент из фильма, когда глупая молоденькая девочка пытается уговорить взрослого мужика с ней остаться и в припадке отчаяния говорит:
– Ну давай хотя бы просто будем трахаться!
Мужик выходит из подъезда, нервно закуривает сигарету и говорит себе под нос гениальное:
– Да о чем с тобой трахаться?
Эта встреча понесла за собой страшные последствия, о которых я тогда и не подозревала.
Никита со мной произошёл. Со мной редко, кто происходит.
Глава 8
Первая популярность и первый друг
Слава – это толстая сеньора, которая не спит с тобой, но, когда просыпаешься, она стоит у постели и смотрит.
Габриэль Гарсиа Маркес
Даша:
вчера честно оттосковала по тебе весь день. Такой прям моральный состык. Жалко, хоть бы недельку еще. Мы бы с тобой взорвали этот город. Anyways, I hope you’re fine и что все у тебя пойдет по маслу
Никита:
моральный состык был бесспорно. Может, и хорошо, что только один день, а то и правда взорвали бы город нахер
тут холодно пиздец. у мня пальцы каменеют. Ну, ты видишь это по моему правписанию. и с травой засада, у них тут жестко, неважно даже, героин или трава… все запрещено, и никто не курит
никто, все в ахуе, когда я спрашиваю, где можно вымутить
как будто я органы пытаюсь купить
На следующий день я пошла праздновать Хэллоуин в городе. Улицы были забиты людьми. Подобно карнавалу в Рио-де-Жанейро толпа неслась одним бесконечным потоком. Я придумала себе костюм под названием «красивый кошмар», который мне очень нравился. Точнее, мне нравилось отвечать, что я – красивый кошмар.
Гуляя в потоке толпы, я подружилась с Капитаном Америкой, который был под экстази. Уже не помню, что именно меня так огорчило, но каким-то образом тот меня обидел, а потом всё извинялся и повторял, что он не это имел в виду, но было поздно, настроение было испорчено, и я сбежала с праздника. Я сидела одна на пустом футбольном поле и лила слезы, когда мой телефон вдруг засветился словами «новое упоминание». В «Goodbye Normals» появляется новый пост:
«Помню, несколько дней назад один чувак меня спросил, мол, тысяча дней в пути как-никак, как будешь праздновать-то? И вот уже в тысячный раз я отвечаю, что без понятия, уверенный на все сто, что вариант найдется сам. И ведь нашелся, черт возьми! Им стал бывший дом жены Аль Капоне с видом на Алькатрас и дико скрипучими ступенями. Даша вообще умеет раскрасить жизнь в яркие тона! Это как мне, к примеру, никогда не составляло труда найти неприятности на жопу. Ей же жизненный драйв подается немного под другим соусом – более сладким, хоть и не менее острым…»
Я пробегаю весь текст глазами, вскакиваю с искусственной травы и, переполненная счастьем, бегу по площадке… Этот прекрасный момент, когда ты еще не знаешь наверняка, понравился ли ты человеку, который понравился тебе, и наконец узнаешь. За сутки в мою группу пришла тысяча человек. И шестеренки внимания публики закрутились с новой скоростью.
2 ноября
Даша:
как ты там? жив?
Никита:
все путем. 9-го, думаю, полечу или поплыву во Владик
тут накопилось всякого блогостафа
