Как потащили её к перекладине, как давай она вырываться, орать – уши заложило! Там помощниками два амбала были, не могут удержать, и всё! Я, пока помощь подоспела, тоже к ней кинулся – она, словно змея вертится, не даётся, визжит без остановки. Тут ещё двое охранников подбежали, еле-еле её скрутили, к петле поволокли. А она головой крутит, не даёт петлю надеть. Ну, в общем, оприходовали её, но нервов это стоило! Да ещё и синяков наполучали, так она, гадюка, ногами молотила. Хуже нету мороки – с бабами дело иметь!
Интересную вещь заметил. После того, как я ту бабу повесил, моя стала меня побаиваться. Я ей не рассказывал про это, вообще, не хрен ей подробности знать! Она и не спрашивает ничего, довольна тем, что мы теперь из бедности уверенно вылезли в зажиточность, и выше поднимаемся! Я ей раньше на Восьмое марта что дарил? Вялый букетик, да какой-то парфюм дешёвый. А в этот раз она от меня серёжки с брюликами получила. Есть разница? Раньше мы жрали мясные обрезки, а сейчас она с базара парную говядину тащит. Приоделась, малому вещей накупила, планшет новый, айфон. Квартиру скоро надо будет сменить, в престижный район переехать.
Но раньше она просто восхищалась, радовалась, а теперь вижу – бояться стала. Понимает, кем я работаю! Она ведь опасается, что начну ей припоминать, как она меня пилила в годы безденежья, бить её стану. Нужна ты мне! Пока в доме порядок, пока ты у меня боишься слово поперёк вякнуть, я тебя не трону. Но ежели чего… Проведу показательный акт по устрашению, так, для разминки, и всё. Надолго заткнёшься.
Ладно-ладно, это я так, с устатку фантазирую. Пока не за что тебя актировать… Жаркое отлично приготовила, и бутылку пива холодного поставила на стол, в доме порядок, не за что тебя наказывать. Ну, разве что, ночью, ха-ха, на супружеской кровати!
Позади курсы, стажировка, теперь я самостоятельно любой акт могу провести. Шеф, когда присутствовал на моём первом «сольном выступлении», так и сказал: «Тут контролировать нечего. Ещё месяц-два, и можно категорию старшего давать. Наш золотой фонд!»
Сегодня юбилей. Ровно год моей работы в Департаменте. Мне присвоили категорию старшего исполнителя, выписали премию. Вечером я даю банкет в «Золотой Лилии». Столы по высшему разряду, культурная программа – всё, как положено. Все коллеги будут, и начальство тоже. Сам директор Департамента обещал быть! Я сюрприз ему приготовил: пригласил самого Кики Анджелу! Господин директор, я разведал, от его пения тащится. Конечно, денег это стоило – не передать, но я теперь могу себе позволить.
С улыбкой вспоминаю свои метания год назад: как бы клиента не увидеть, да как же раньше могли головы рубить или вешать, а что делать, если оно вопить начнёт или пощады просить? Хорошо, что я быстро все эти интеллигентские позывы в себе подавил. И теперь я – Старший Государственный Исполнитель! Будущее моё ясно и чётко. Я ещё молод, но уже кое-чего достиг. И впереди – должности начальника отдела, заместителя директора, а там…
О, в вестибюле ресторана возникло движение, это прибыл господин директор. Я иду навстречу, широко улыбаясь и впитывая в себя его ответную улыбку, немного снисходительную, как и положено для младшего коллеги, но вполне доброжелательную. Его ладонь тянется ко мне для рукопожатия, я в ответ протягиваю свою, и чуть не отдёргиваю назад: весь рукав моего нового костюма запачкан чем-то алым. Я с ужасом вижу такие же алые пятна и на директорском костюме, и на руках, лицах, одежде моих коллег, тоже высыпавших навстречу шефу.
Почему, откуда здесь кровь? Ещё секунда, и начнётся паника… но в эту минуту я понимаю, что просто зазвучали первые аккорды знаменитого хита Кики Анджелы «Алое одиночество». А вот и сам Кики, слегка небритый, в коротком платье, томно стонет в микрофон, чуть не облизывая его, и мощные прожекторы выбрасывают в холл ярко-алые сполохи, создающие настроение… У директора на лице растроганная улыбка, он, похоже, не ограничится сухим рукопожатием, а кинется меня обнимать. Я довольно улыбаюсь:
– Здравствуйте, господин директор!
«Театр и мир»
"Все может произойти, все возможное вероятно.
На крошечном островке реальности воображение прядёт
свою пряжу и ткёт новые узоры. Сквозь внешний
бытовой слой просвечивает иной, таинственный и
загадочный пласт реальности…"
Август Стриндберг
(финальная фраза из фильма Ингмара Бергмана «Фанни и Александр»)
– Эге-гей, публика почтенная, полупочтенная и так себе просто! Мимо не проходите, в наш балаган загляните! За медную четвертинку увидите чудесную картинку! За бронзовую полушку поглядите пьесу – не безделушку! А за серебряный грош к нам и графский повар вхож! Довольно вам тешить брюхо, у нас потеха для глаза и уха: не стоят сокровищ этого мира представления по пьесе сэра Уильяма Шекспира! Безумства любви и шпаги, яда и стилета в невероятной тр-ррагедии «Ромео и Джульетта»!
Зазывала прыгал, жестикулировал, хохотал, скликая публику в ярко раскрашенный полотняный балаган, расположившийся на ярмарочной площади. Одетый в разноцветное трико и шутовской колпак с бубенчиками, он закрывал лицо трагической белой маской с опущенными уголками рта и нарисованной крупной слезой, вытекающей из левого глаза.
Почтенная, полупочтенная и всякая другая публика довольно охотно тянулась к балагану, были тут и оборванцы, и народ почище, мастеровые, деревенские гуляки, ремесленники, служанки. Важно прошествовал богатый купчишка, с расфуфыренной женой и двумя дочками – юными девицами, скромно потупившими взгляд, однако изредка стреляющими глазками по группкам молодых парней, нарочито не обращающих на них никакого внимания.
– Нет, ну это ужасно, Донатий! Просто какое-то издевательство! Трагедия Шекспира в балагане на ярмарочной площади! Ну что ты молчишь, несносный! Неужели тебя это не возмущает?
– О, да, моя госпожа! Это действительно ужасно! Бродячие комедианты посмели играть трагедию Шекспира, безумцы! Святотатцы! Может, прикажете их повесить? Одно слово – и наши бравые воины вмиг прекратят это безобразие…
– Донатий! Если я кого-то и прикажу повесить, так это тебя! Почему ты всё время надо мной смеёшься? Мне надоели твои шуточки! Я хочу говорить серьёзно!
– Но моя госпожа! – Благородный дворянин изобразил недоумение, затем наклонился к собеседнице и шёпотом произнёс: – Я серьёзен, как папский нунций на приёме у короля! Разве когда-нибудь даже в мыслях я мог посметь ослушаться вас? Только прикажите, и ваш верный Донатий тут же обнажит свою шпагу и заколет любого врага, или даже себя – как вам будет угодно!
– Хорошо, Донатий! Сейчас ты мне докажешь свою преданность! – его собеседница, совсем юная, гордая графиня Изабелла порывисто протянула руку в сторону разноцветного балагана. – Мы идём на представление сюда! И даже не смей возражать мне! – она сердито топнула изящной ножкой.
