Во время беседы Джона настолько поразило, как настойчиво Хайренс твердит о своей невиновности, что он, по его словам, «вернулся в Куантико и перерыл все записи по его делу. Помимо признательных показаний и неопровержимых улик, на месте убийства Дегнан были найдены едва заметные отпечатки его пальцев. Но Хайренс провел в камере так много времени, размышляя об убийстве и убеждая себя в собственной невиновности, что даже в тесте на полиграфе не проявил бы никаких признаков лжи».
Спустя много лет после выхода книги мы в очередной раз рассмотрели случай Хайренса во всех подробностях и наконец поняли, почему он так настаивал на своей невиновности. Дело в том, что с крайне высокой степенью вероятности Уильям Хайренс действительно был невиновен. Да, в колледже он частенько промышлял кражей со взломом, но, пусть и владея огнестрельным оружием, ни разу не проявил жестокость настоящего убийцы. Он совершенно точно не вписался бы в портрет, если бы Джон тогда его составлял. Но полиция, задержав Хайренса, тут же потеряла всякий интерес к поиску более подходящего кандидата на роль преступника. В конце концов, всем хочется, чтобы кровожадного убийцу поймали как можно скорее.
Принимая во внимание более чем двадцатилетний опыт Джона, целиком посвятившего себя профайлингу и следственно-криминальному анализу; учитывая неважную репутацию полиции Чикаго, в 1930–1940-х годах славившейся привычкой «выбивать» признания из подозреваемых и подделывать улики (так было с Уильямом Хайренсом и одним афроамериканцем, который проходил главным подозреваемым, но в итоге оказался абсолютно невиновным); понимая, что качество психологического портрета всецело зависит от информации и улик, которые предоставит полиция, нетрудно поверить, что Хайренс и в самом деле мог оказаться невиновным.
Однако решение суда так и не пересмотрели. Уильям Хайренс, уже прикованный к инвалидному креслу, скончался в исправительной колонии города Диксон, штат Иллинойс, 5 марта 2012 года в возрасте восьмидесяти трех лет, побив национальный рекорд по сроку, проведенному за решеткой.
Вопреки желанию изменить или доработать некоторые детали нашего повествования в угоду новому изданию «Охотника за разумом», мы с гордостью представляем на суд читателя книгу в том виде, в котором она была написана еще в середине девяностых. На наш взгляд, лучше оставить все как есть, сделав лишь некоторые оговорки во введении. Подобно тому, как процесс мышления и мотивы поведения человека остаются неизменными, так и важнейшие основы криминальных расследований незыблемы посреди неумолимого течения времени. Несмотря на те преимущества, которые нам дарованы технологическим прогрессом, — компьютер, анализ ДНК, серология, изучение поджогов, революционный прорыв в дактилоскопии и баллистической экспертизе, — классический следственный анализ и его традиционные методики никуда не ушли, а достойной замены им пока не придумали. Они включают изучение места преступления и всех вещественных (и не только) доказательств, исследование тела жертвы, опрос свидетелей. Ни одна даже мельчайшая зацепка не должна оставаться без внимания, хотя, говоря по правде, вряд ли мы когда-нибудь сможем исключить влияние человеческого фактора.
То, что работало более двадцати лет назад, работает и по сей день и будет работать в таком далеком будущем, какое мы только можем представить.
Поведение — это зеркало личности. Чтобы спрогнозировать насилие в будущем, нужно заглянуть в прошлое. Хочешь понять «художника» — присмотрись к его «картинам». Преступление надо оценивать во всех его проявлениях, но опыт тут незаменим. Поэтому, чтобы понять, как мыслит преступник, нужно обратиться к первоисточнику и научиться правильно трактовать его сигналы. И самое главное, нужно помнить: что + почему = кто.
Ну а теперь позвольте пригласить вас на охоту.
Джон Дуглас и Марк Олшейкер
Пролог. Я в аду
Похоже, я в аду.
Другого логического объяснения я не находил. Меня раздели и связали. Невыносимая боль. Руки и ноги сплошь изрезаны. На теле не осталось ни одного живого места. Мне что-то заталкивали в глотку, а я давился и корчился от боли. В уретру и анус воткнули острые предметы. Меня рвали на куски. Пот лился градом. А потом я наконец понял: все те убийцы, насильники и растлители, которых я в свое время упек за решетку, теперь обратили свою ненависть против меня. Жертвой стал я сам, и спасения не было.
Я знал, как они действуют; я видел их работу много раз. Они жаждут абсолютной власти. Стремятся подчинить своей воле и тело, и разум жертвы. Хотят единолично решать, жить ей или умереть, а если умереть — то как. Смерть не будет легкой: снова и снова приводя меня в чувство, они заставят меня балансировать на грани жизни и смерти, причиняя максимум боли и страданий. Самые опытные мучители способны продолжать пытки много дней подряд.
Они хотели показать мне, что я полностью и безоговорочно в их власти. Чем больше я кричал, чем больше молил о пощаде, тем сильнее разжигал их мрачную фантазию. Взывай к милосердию, зови мамочку или папочку, — душегубы лишь пуще распалятся.
Вот что я заслужил за шесть лет охоты на худших представителей человечества.
Сердце бешено стучало, я был словно в бреду. Они протолкнули острие еще глубже в уретру, и невыносимая боль обжигающей волной прокатилась по всему телу. Я забился в конвульсиях и агонии.
«Боже милостивый, если я все еще жив, позволь мне умереть быстро. А если я уже мертв, избавь меня от пыток и спаси из этого ада», — стучало в голове.
А затем темноту прорезал яркий свет, который, говорят, появляется в момент смерти. Я ждал Христа, ангелов или демонов — об этом я тоже был наслышан. Но, кроме света, ничего не видел.
Но зато я слышал голос: он утешал, наполнял надеждой. Самый умиротворяющий голос на свете: «Джон, все хорошо. Мы стараемся тебе помочь», — и это было последнее, что я запомнил.
— Джон, ты меня слышишь? Все хорошо. Тише. Ты в больнице. Ты тяжело болен, но мы стараемся тебе помочь. — Как оказалось, это говорила медсестра. Она не знала, слышу ли я ее, но повторяла и повторяла эти слова, и они бальзамом проливались на мое истерзанное сознание.
Хотя тогда я этого и не понимал, но от комы я очнулся в палате интенсивной терапии больницы Суидиш в Сиэтле, подключенный к аппарату искусственного дыхания. Ноги и руки пристегнули к койке. Тут и там из тела торчали трубки, шланги, капельницы и катетеры. Никто не верил, что я выкарабкаюсь. На дворе стояло начало декабря 1983 года. Мне было тридцать восемь.
А началось все тремя неделями ранее на другом конце страны. Я выступал в Нью-Йорке с лекцией на тему профайлинга в криминалистике перед аудиторией из трехсот пятидесяти человек, среди которых были сотрудники местного полицейского управления, транспортной полиции, представители правоохранительных органов Нассау, Суффолка и Лонг-Айленда. Эту лекцию я читал уже столько раз, что знал ее наизусть.
И вдруг мне стало худо. На лбу выступил холодный пот. Я отдавал себе отчет в том, что продолжаю говорить, но мысленно обращался к самому себе: «Как, черт возьми, раскрыть все эти дела?» Я едва расправился со случаем детоубийцы Уэйна Уильямса в Атланте и с серийным убийцей на почве расовой ненависти в Буффало, получившим прозвище «22-й калибр», как меня пригласили расследовать дело «убийцы из чащи» в Сан-Франциско. Одновременно я консультировал Скотленд-Ярд по делу «йоркширского потрошителя» в Англии и постоянно мотался на Аляску, стараясь накрыть Роберта Хансена — анкориджского пекаря, который похищал проституток, вывозил подальше в лес и устраивал там сафари с их участием. Еще на мне висел серийный поджигатель синагог в Хартфорде, штат Коннектикут, а через две недели нужно было лететь в Сиэтл, чтобы проконсультировать оперативников в Грин-Ривер по делу, грозившему стать самой масштабной серией убийств в истории США: между Сиэтлом и Такомой завелся некий убийца, выслеживавший проституток и бродяжек.
