Около 2:30 той ночью рекрут полицейской академии Боб Кэмпбелл дежурил у реки Чаттахучи ниже по течению от моста Джексон-Паркуэй-Бридж, как вдруг откуда ни возьмись выехала машина и ненадолго остановилась на самой переправы.
«Я слышал громкий всплеск!» — взволнованно сообщил по рации Боб. Луч его фонарика осветил расходящиеся по воде круги. Машина круто развернулась и поехала обратно. А за ней — хорошо замаскированный полицейский автомобиль. Вскоре Кэмпбелл остановил у дороги фургон «шевроле» 1970 года выпуска, за рулем которого сидел невысокого роста кучерявый мужчина двадцати трех лет по имени Уэйн Бертрам Уильямс с весьма светлой для негра кожей. Он отвечал приветливо и был готов помочь. Он заявил, что работает музыкальным промоутером и живет с родителями. Его допросили и устроили обыск в его машине, а потом отпустили. Но глаз с него не спускали.
Спустя два дня вниз по течению, недалеко от того места, где месяцем ранее обнаружили двадцатиоднолетнего Джимми Рэй Пейна, всплыло обнаженное тело двадцатисемилетнего Натаниэля Картера. Улик, чтобы арестовать Уильямса и получить ордер на обыск, было недостаточно, но он все равно находился под пристальным наблюдением.
Вскоре он понял, что полиция его преследует, и устроил дикие гонки по всему городу. Как-то раз он даже отправился к дому комиссара по безопасности Ли Брауна и стал сигналить что было мочи. У преступника дома была проявочная комната, но еще до того, как мы успели получить ордер, он сжег все фотографии на заднем дворе. Кроме того, он до блеска отдраил машину.
Уэйн Уильямс вписывался в наш портрет по всем ключевым характеристикам, включая наличие питомца — немецкой овчарки. Яркой выраженный «полицейский фанат»; несколько лет назад его уже арестовывали за то, что он выдавал себя за копа. Уильямс водил списанный полицейский автомобиль и с помощью полицейского радара отыскивал места преступлений и делал снимки. Также выяснилось, что несколько свидетелей видели подозреваемого на Сигмон-роуд, когда следствие отвлеклось на анонимный телефонный звонок и поиски несуществующего тела. Фотографии он передавал полиции. И конечно же, он был на том благотворительном концерте в Омни.
Я считал, что теперь мы сможем его зацепить. ФБР просто так, без ареста, пригласило Уильямса к себе в отделение. Он охотно согласился, отвечал на вопросы и даже не требовал адвоката. Однако, судя по отчетам, допрос не организовали и не подготовили должным образом. Он прошел слишком грубо и прямолинейно. Мне доложили, что после беседы Уильямс еще некоторое время околачивался возле отделения, как будто хотел поговорить о полиции, ФБР и всяком таком. Но когда его отпустили, я понял, что нам ни за что не добиться от него признания. Подозреваемый даже согласился пройти тест на полиграфе, не давший никакого результата. Позже, когда полиция совместно с агентами ФБР получила ордер и провела обыск в доме родителей Уильямса, преподавателями на пенсии, там нашлись книжки о том, как обмануть детектор лжи.
Полиция получила ордер 3 июня. Хотя Уэйн тщательно вымыл машину, внутри все равно удалось обнаружить частицы волос и волокон, указывающих на его причастность по меньшей мере к двенадцати убийствам — тем самым, что я связал в одну серию.
Теперь у нас были неопровержимые улики. Волосы и волокна одежды, найденные на телах, в точности совпадали с обнаруженными в комнате, дома и в машине Уэйна Уильямса. Но и это еще не все. Ларри Петерсон, судмедэксперт из лаборатории по криминалистике штата Джорджия, установил, что эти же частицы встречаются на одежде жертв, которую те надевали еще до своей смерти. Иными словами, он доказал, что Уэйн Уильямс взаимодействовал с некоторыми жертвами еще до нападения.
Уэйн Б. Уильямс был арестован 21 июня за убийство Натаниэля Картера. Расследование по другим эпизодам продолжалось. Когда стало известно об аресте, мы с Бобом Ресслером как раз готовились к встрече с Ассоциацией исправительных учреждений Южных Штатов в гостинице «Хэмптон инн», что рядом со зданием «Ньюпорт ньюс» в Вирджинии. Я только вернулся из Англии, расправившись с делом «йоркширского потрошителя», и рассказывал о своей работе по серийным убийствам. Еще в марте в журнале «Пипл» опубликовали статью о том, как мы с Бобом занимаемся делом атлантского детоубийцы. По указанию начальства мы рассказали о нашем психологическом портрете, в частности о том, что мы считаем субъекта чернокожим. Статья прогремела на всю страну. И вот кое-кто из аудитории в пятьсот с лишним человек задает вопрос, как я отношусь к аресту Уэйна Уильямса.
Я немного рассказал об истории дела и нашего участия в нем, о том, как вообще появился на свет наш профайл. Я отметил, что Уильямс действительно «неплохо вписывается», и аккуратно добавил, что, если он и в самом деле окажется убийцей, то «точно так же впишется в несколько других дел».
Я не знал, что вопрос задавал журналист, впрочем, даже если бы и знал, то ответил бы то же самое. На следующий день моя цитата уже красовалась в выпуске «Ньюпорт ньюс — Хэмптон дейли пресс» — разумеется, без критически важной оговорки «если».
Вскоре мои слова облетели всю страну. Их стали цитировать в новостях и крупнейших газетах. Даже в «Атланта конститьюшн» не поленились сварганить статью под заголовком «ФБР: возможно, Уильямс убил далеко не одного».
Телефон у меня буквально разрывался. Лобби отеля и коридор на моем этаже вскоре обросли телевизионными камерами. Нам с Ресслером даже пришлось пользоваться пожарным выходом, чтобы пробиться наружу.
В штабе дерьмо уже вовсю неслось по трубам. Со стороны выглядело так, будто агент ФБР, тайно ведущий расследование, объявил Уильямса виновным без суда и следствия. На пути в Куантико мы связались по мобильному с начальником отдела Ларри Монро, и я попытался объяснить ему, как все произошло на самом деле. Они на пару с помощником директора Джимом Маккензи изо всех сил старались выгородить меня перед ОДО — отделом дисциплинарной ответственности.
Помню, как я сидел на верхнем этаже библиотеки в Куантико, где любил в тишине и покое покумекать над портретами преступников. Кроме того, помещение обладало еще одним существенным плюсом: там были окна, из которых можно увидеть белый свет, в отличие от наших традиционных подземных кабинетов. Ко мне подошли Монро и Маккензи. Они всегда очень ратовали за меня. Я единственный занимался профайлингом на полную ставку и выгорал дотла от постоянных командировок; эта поездка в Атланту высосала из меня последние силы, а в благодарность я получил лишь угрозу дисциплинарного взыскания за реплику, которую чертова пресса просто вырвала из контекста.
Благодаря нам на этом деле искусство профайлинга и криминальный анализ снискали великую славу. Наша оценка субъекта и его дальнейших действий оказалась бесценной для полиции. На нас смотрели решительно все, начиная с простых обывателей и заканчивая Белым домом. Но я сильно подставился, и в том случае, если бы мы сели в лужу или хотя бы немного ошиблись, программу бы, несомненно, закрыли.
Нам постоянно повторяли, что наша работа обеспечивает большую награду в обмен на большой риск. Со слезами на глазах я сказал Монро и Маккензи, что на самом деле в обмен на большой риск мы не получаем ровным счетом ни хрена, после чего швырнул папку с делами на стол, добавив, что оно того не стоит. Джим Маккензи согласился со мной, но заверил, что они хотят мне помочь.
