Его манера двигаться, собирая сброшенные карты, его способ уверенно перемещаться вокруг стульев, будто танцуя, – обладали стремительной пикирующей грацией баскетболиста. Или эстрадного фокусника.
Фокусника с серебряной медалью.
– Покажи еще один, – попросил Ларс.
– Это единственный настоящий фокус, который я помню, – признался Эшли. – Всё остальное было детской чепухой. Фальшивые рукава, люки в чашках и всё в этом роде.
– Ты потерял свое призвание, – сказал Эд.
– Да? – Он улыбнулся, и на долю секунды Дарби увидела мелькнувшую боль в его глазах. – Ну, бухгалтерия тоже довольно крутая штука.
Ларс пригорюнился у двери, разочарованный, что шоу закончилось.
Дарби определилась, что обратится за помощью к Эшли. Он был достаточно сильным для драки, по крайней мере. Она поймает его одного, в туалете, может, и расскажет о девочке. Она убедится, что Эшли понимает серьезность ситуации. Что прямо сейчас жизнь ребенка снаружи поставлена на карту.
Тогда у нее будет резерв, когда она выберет момент для атаки и задержания Ларса.
– О! – Эшли хлопнул в ладоши, привлекая всеобщее внимание. – Я знаю, чем мы можем себя занять. Мы будем играть в «Круг времени».
Эд моргнул.
– Что?
– «Круг времени».
– Круг времени?
– Да.
– Что, черт возьми, такое – круг времени?
– Моя тетя – воспитатель в детском саду. Она использует это, чтобы сломать лед в маленькой группе. Основное – вы сидите по кругу, вроде как мы сейчас, и вы все согласны на тему, ну, там, «мой любимый питомец», или любую другую. И затем вы поворачиваетесь по часовой стрелке и делитесь своим ответом. – Эшли замялся, переводя взгляд с одного лица на другое. – И это… вот почему это называется – «Круг времени».
Молчание.
Наконец Эд сказал:
– Пристрелите меня, пожалуйста.
Все отвлеклись снова, так что Дарби шагнула назад к «Эспрессо-Пик» и схватила со стойки коричневую салфетку. Она вложила ее в свой блокнот, щелкнула ручкой и торопливо нацарапала записку.
– Ребята, мы занесены здесь все вместе, и у нас еще впереди целых семь часов. – Эшли доблестно пытался. – Давайте. Мы заполучим клаустрофобию, если не откроемся и не поговорим немного больше.
Эд хрюкнул.
– Мы и сейчас разговариваем.
– Итак, «Круг времени» – это когда…
– Я не играю в «Круг времени».
– Я начну первым.
– Эшли, если ты заставишь меня играть в «Круг времени», снегоуборочные машины прибудут завтра утром и найдут полную стоянку окровавленных трупов, и спаси меня Господь.
Дарби щелкнула ручкой. «Надеюсь, что нет».
– Мне нравится «Круг времени», – встрял Ларс.
Эд вздохнул:
– Ну конечно же, ему нравится…
– Хорошо. Прекрасный вопрос, ломающий лед, – «Ваши фобии или самые большие страхи», – сказал Эшли. – Я начинаю этот раунд, и я расскажу вам обо всех своих самых больших страхах. Звучит здорово?
– Не-а, – ответил Эд.
Ларс опустил свою брошюру. Он слушал.
– Вы подумаете, что моя фобия странная, – сказал Эшли. – Это не обычный страх, я знаю, вроде боязни иголок или пауков…
Дарби сложила салфетку вдвое, своей запиской внутрь. Она знала, что делает то, чего нельзя будет отменить. Это сегодняшняя точка невозврата. Один неправильный взгляд или неуместное слово сейчас – и зона отдыха Ванапани взорвется насилием.
– Итак, я рос в Синих Горах, – рассказывал Эшли. – Когда я был малышом, я часто гулял вдоль железной дороги и исследовал старые огороженные угольные штольни. Холмы были просто как швейцарский сыр от них. И той обособленной штольни не было ни на одной карте, но у нас она называлась «Провал Китаезы».
Сэнди сдвинула брови.
– Вот как.
– Я знаю, – сказал Эшли. – В этом выражении есть принижение достоинства китайского народа…
– Да, я представляю.
– Я предполагаю, шахтер, должно быть, провалился там и умер, и…
– Я поняла это.
– И он, наверно, был китайцем.
– Я по-ня-ла это, Эшли.
– Простите. – Он замялся. – Ну и вот, мне семь, и я чертовски глуп. Я прополз под ограждением и полез туда в одиночку, никому ничего не сказав, и взял с собой только фонарик и немного веревки. Словно мелкий Индиана Джонс ростом с собаку. И вроде бы поначалу это было не страшно. Я следовал по узкому тоннелю все глубже и глубже, мимо всяких древних вагонеток на изувеченных рельсах восемнадцатого века, сквозь одну заваленную дверь за другой. Звук там распространялся забавно, повторяясь и звеня. И я пролез вокруг той старой деревянной двери, и оперся рукой на проржавевшую петлю, может быть, на секунду. И… произошло нечто ужасное.
Дарби заметила, что внимание Ларса вновь сосредоточилось на брошюре «Воздух Колорадо», и воспользовалась моментом. Она соскользнула со скамейки, и ее мокрые «Конверсы» шлепнули по полу с чвокающим звуком.
Эшли сделал внезапное рубящее движение.
– Дверь захлопнулась. Петля щелкнула, будто ржавая металлическая челюсть, зажав мне большой палец и сломав запястье в трех местах. Бум! Сперва было совсем не больно. Просто шок. И эта дверь из трехсот фунтов крепкого дуба оказалась полностью недвижима. И я там был один в кромешной тьме, в полумиле от поверхности.
Дарби подошла к нему.
– Два дня без пищи и воды. Я спал немного. Страшные сны. Усталость, обезвоживание. У меня не было ножа, но я всерьез обдумывал, как оторвать палец. Я помню, как смотрел на него в свете угасающего фонарика, размышляя, как мне сместить вес тела относительно петли для… Ну вы поняли.
Эд подался вперед.
– Однако оба твоих больших пальца на месте.
Дарби обошла вокруг стула Эшли и незаметно уронила сложенную салфетку ему на колени.
Как дети, передающие записки в старших классах. Он заметил, но плавно закончил свою историю, иронично показав Эду большой палец, поднятый вверх.
– Верно, амундо
[9]. Оказалось, всё, что мне нужно было делать, – это ждать. Какие-то подростки из другого города случайно вломились в «Провал Китаезы» и набрели прямо на меня. Спасен, вытянув в чистой тупой лотерее счастливый билет.
– И… – Сэнди посмотрела на него. – Ваша фобия – это… что, попасть в ловушку?
– Нет. Дверные петли.
– Дверные петли?
– Я не-на-ви-жу дверные петли, – сказал Эшли, нарочито поежившись. – Они меня изводят, понимаете?
