Вопреки всему!
Эшли еле сдерживался, чтобы не взорваться от зловещего хохота. Всю свою жизнь он был защищен, изолирован от неприятностей некими щедрыми, неизвестными силами. То, как он родился с внешностью и способностями хищника, чего Ларс никогда не имел. То, как его отец заполучил свой дерьмовый Альцгеймер, как раз вовремя, чтобы передать ему бразды правления «Фокс Контрактинг». Даже в безнадежной подземной ловушке в штольне под названием «Провал Китаезы» он был спасен благодаря тупейшей слепой случайности, и кости его большого пальца срослись превосходно, вопреки предсказаниям доктора – «Да, сэр, я вырасту, чтобы стать волшебником!», и действительно, вне всяких сомнений, он предназначен для больших дел.
Насколько больших?
Черт возьми, возможно, в один прекрасный день он станет президентом.
Эшли не мог больше сдерживать смех; и он засмеялся – но странно, что не услышал этого. Только звон стоял в ушах. Задумавшись над этим, он даже не был уверен, что его лицо двигалось.
«Хороший выстрел, Джей», – попытался он сказать.
Беззвучно.
Джей опустила «беретту». Теперь она казалась странно спокойной, все еще наблюдая за ним, изучая его своими голубыми глазами. Не с ужасом – нет, уже нет – но с любопытством.
«Какого черта?»
Эшли попытался заговорить снова, на этот раз помедленнее, его язык старательно выговаривал: «Хороший выстрел, Джей!», и он услышал, как это вышло наружу из его рта одним протяжным мычанием, прорвавшимся через онемевшие губы. Это был его голос – да, он исходил из его собственных легких и трахеи, – но звучал речью слюнявого дебила, которого Эшли не узнавал. Это было одно из самых страшных ощущений, которые он когда-либо испытывал.
Потом его глаза расфокусировались.
Джей расплылась, затем задвоилась. Теперь тут стояли две Птички, и обе пристально смотрели на него, и каждая держала по своей копии пистолета, убившего его.
Теплая влага скользнула вниз по его лицу, щекоча щеку. Странный запах коснулся донышка его мозга, плотный и неприятный, словно горелые перья. Эшли был в ярости сейчас, дрожа от гнева, и пытался говорить что-то еще, проклинать Джей, грозить красной карточкой, вскинуть полицейское оружие и заткнуть ее навсегда, но оно уже выпало из его пальцев. К своему глубокому ужасу, Эшли забыл, как оно называлось. Он вспомнил кое-что… что-то на «-ок». Может, «Пок»? «Док»? «Камень-и-носок»? «Тяжелый рок»? Он не был уверен ни в чем больше, и слова увядали и опадали, как бурые листья, и он тянулся судорожно за ними, за любым из них, и ухватился за одно простое.
– Помоги…
Оно вышло неузнаваемым стоном.
Потом мир перевернулся, и яснеющее небо оказалось сверху, когда Эшли свалился на снег, ударившись спиной. Пистолет лежал где-то справа от него, но он слишком ослабел, чтобы тянуться за ним. Эшли даже не знал, что уже упал, потому что в своих раздробленных мыслях был все еще в воздухе, все еще беспомощный, все еще падая, падая, падая…
* * *
– Дарби, всё закончилось.
Дарби тоже падала, когда услышала голос девочки, и она уцепилась за этот голос. Повисла на нем, как на тонкой веревке, удерживаясь в этом мире. Она открыла слипшиеся глаза и увидела тень Джей, склонившуюся над ней на фоне безбрежного серого неба.
– Дарби, дело сделано. Я подобрала твой пистолет, и Эшли собирался убить еще одного, и тогда я застрелила его.
Дарби заставила свои сухие губы пошевелиться:
– Хорошая работа.
– В лицо.
– Великолепно.
– Ты… тебя тоже подстрелили, Дарби.
– Да, я обратила внимание.
– Ты в порядке?
– Не совсем.
Джей наклонилась пониже и обняла ее, щекоча волосами лицо Дарби. Та попыталась вздохнуть, но ее ребра странно сжались. Будто кто-то стоял на ее груди, сдавливая легкие.
«Вдохни, – сказала ей мать. – Хорошо. Теперь досчитай до пяти. Выдохни…»
– Дарби! – Девочка встряхнула ее. – Прекрати.
– Да? Я здесь.
– Ты закрывала свои глаза.
– Всё нормально.
– Нет. Обещай мне, обещай, что не будешь закрывать глаза.
– Ладно. – Дарби подняла перемотанную изолентой правую руку. – Клянусь на мизинчиках.
– Все равно не смешно. Пожалуйста, Дарби…
Она пыталась, но по-прежнему чувствовала, что ее веки закрываются, неотвратимо утаскивая ее в темноту.
– Джей, расскажи мне. Как называется твой любимый динозавр?
– Я тебе уже говорила.
– Еще разок. Пожалуйста.
– Зачем?
– Я просто хочу это услышать.
Джей засмущалась.
– Эустрептоспондилус.
– Это… – Дарби слабо засмеялась. – Это какой-то глупый динозавр, Джей.
Девочка улыбнулась сквозь слезы.
– Ты все равно не можешь это произнести.
Почему-то этот участок бугристого льда ощущался более комфортабельным, чем любая пуховая перина, на которой Дарби когда-либо лежала. Каждый ушибленный дюйм ее тела прекрасно себя здесь чувствовал, отдыхая. Словно устраиваясь на заслуженный сон. И она опять чувствовала, как веки слипаются. Не было больше боли в груди, только тупое, нарастающее сжатие.
Джей прошептала что-то.
– Что ты сказала?
– Я говорю – спасибо тебе.
От этого Дарби слегка кинуло в дрожь, и ее желудок затрепетал от эмоций, которые она не могла ясно выразить. Она не знала, что сказать Джей, как на это ответить – «пожалуйста»? Всё, что она знала, так это – если бы ей предложили выбор, она бы сделала всё это снова. Каждую минуту сегодняшней ночи. Со всей болью. Со всеми жертвами. Потому что если спасение семилетней девочки из лап хищников не стоит смерти, то на хрена вообще всё?
И теперь, истекая кровью в снегу, наблюдая за построенным на деньги штата гостевым центром Ванапани, сгорающим и проваливающимся внутрь черного остова, Дарби проваливалась тоже – в глубокое и удовлетворенное спокойствие. Оно было так близко сейчас. Так болезненно близко. Ей только нужно сделать еще кое-что напоследок, быстро, перед тем, как она потеряет сознание.
– Джей? Одно последнее одолжение. Залезь в мой правый карман, пожалуйста. Там должна быть синяя ручка.
Пауза.
– Готово.
– Положи ее в мою левую руку.
– Зачем?
– Просто сделай это, пожалуйста. А потом мне нужно, чтобы ты вернулась к этому снегоочистителю. Скажи водителю, чтобы он развернулся и отвез тебя в больницу прямо сейчас. Скажи ему, что это срочно, что тебе нужны стероиды, прежде чем у тебя начнется приступ.
