– Нет.
– А кто первым? – спрашивает Рейнольдс.
– Старикан. – Он показывает на меня. – Сел вот ровно на это место, где вы сейчас.
– И как он выглядел?
– Ну, лет шестьдесят пять, длинные волосы, патлатая борода, большой нос. Он словно на еже прокатился, но одет был в серый костюм, белую рубашку, синий галстук.
– Его ты помнишь хорошо, – отмечаю я.
– А?
– Его ты помнишь, я говорю. А ее?
– Если бы вы видели, как на ней сидело это черное платье, вы бы тоже мало чего запомнили.
– Значит, он сидит здесь один, пьет, – возвращает нас к главному Рейнольдс. – И сколько времени прошло, прежде чем появилась женщина?
– Не знаю. Минут двадцать-тридцать.
– Значит, она входит и…
– Ну, она появляется с шиком, если вы меня понимаете.
– Понимаем, – киваю я.
– Идет прямо к нему. – Хэл широко раскрывает глаза, словно описывает посадку НЛО. – Начинает с ним заигрывать.
– Они не могли быть знакомы?
– Не думаю. Я такого не почувствовал.
– А что почувствовал?
Хэл пожимает плечами:
– Почувствовал, что она проститутка. Это мое предположение, если по-честному.
– А тут много проституток бывает? – спрашиваю я.
Хэл настораживается.
– Нам плевать на приставания проституток, – качает головой Рейнольдс. – Речь идет об убийстве полицейского.
– Да, бывает, заходят. Я что говорю – тут два стрип-клуба неподалеку. Иногда девицы оттуда хотят подработать на стороне.
Я смотрю на Рейнольдс, но она мне уже кивает:
– Бейтс работает в этом направлении.
– Ты видел ее здесь раньше? – спрашиваю я.
– Два раза.
– И запомнил?
– Ну сколько раз мне вам повторять? – Хэл разводит руками.
– Сногсшибательная, – говорю я за него. «Сногсшибательная» может быть и не Маурой, хотя описание, каким бы неопределенным оно ни было, к ней подходит.
– А те два других раза, – продолжаю я, – она уходила с мужчинами?
– Ну.
Я включаю воображение. Три раза в этой помойке. Три раза уходит с мужчинами. Маура. Я проглатываю боль.
Хэл трет подбородок:
– Если подумать, то, может, она и не проститутка.
– Почему ты так решил?
– Не тот тип.
– А какого она типа?
– Ну, это как судья сказал про порнуху: когда увидишь, сразу поймешь, что порнуха. Я хочу сказать: может, она и проститутка. Вполне вероятно. Но может, и что-то другое. Например, фрик. К нам иногда заходят такие красотки, они счастливы в браке, дом, трое детей. Они приходят сюда и утаскивают мужчину в постель; в общем, не знаю. Фрики. Может, она из таких.
Как это утешительно.
Рейнольдс постукивает ногой. Она привела меня сюда по конкретной причине, но никак не для того, чтобы я вел допрос в таком направлении.
Хватит откладывать. Я киваю ей. Время пришло.
– Хорошо, – говорит Рейнольдс Хэлу, – покажи ему видеозапись.
Телевизор – старинный, в деревянном корпусе. Хэл ставит его на стойку бара. Сейчас в баре еще два посетителя, но оба, кажется, целиком заняты содержимым своих стаканов, и ничем другим. Хэл включает аппарат. Экран оживает, сначала видны синие точки, тридцать секунд спустя появляются недовольные помехи.
Хэл проверяет сзади.
– Шнур вывалился, – говорит он, вставляя разъем. Другой конец шнура подключен к кассетному проигрывателю. Кассетоприемник сломан, и я вижу в щели старую кассету.
Кнопка «воспроизвести» включается со щелчком. Качество записи отстойное – желтоватая, подернутая дымкой нерезкая картинка. Камера установлена высоко над парковкой, чтобы в объектив попадала вся площадка, но из-за этого почти ничего и не видно. Я могу разобрать, может, марки автомобилей и некоторые цвета. Но прочесть номерные знаки невозможно.
– Босс записывает и записывает на одну кассету, пока пленка не порвется, – объясняет Хэл.
Мне знакома эта система. Страховая компания требует установки камер наблюдения, и хозяин выбирает самый дешевый вариант. Мы смотрим запись. Рейнольдс показывает на машину в верхнем правом углу:
– Мы думаем, это машина из проката.
Я киваю.
– Быструю прокрутку вперед можно?
Хэл нажимает кнопку. Изображение ускоряется на старинный манер, все происходит быстрее. Он отпускает кнопку, когда на экране появляются два человека. Они идут спиной к нам. Большое расстояние, съемка сзади, изображение нечеткое из-за удаленности камеры.
Но потом я вижу походку женщины.
Время останавливается. У меня в груди медленное, устойчивое тик-тиканье. Потом я чувствую взрыв – мое сердце разлетается на миллион кусков.
Я помню, когда увидел эту походку в первый раз. У отца была любимая песня в исполнении Алехандро Эсковедо, она называлась «Castanets». Ты помнишь, Лео? Конечно помнишь. Там есть слова о невероятно сексуальной женщине: «Она мне нравится больше, когда уходит». Я никогда с этим не соглашался – я предпочитал, когда Маура шла ко мне, откинув плечи назад, сверля меня глазами, – но, черт побери, именно это и случилось в конце концов.
Выпускной класс, близнецы Дюма оба влюбляются. Я свел тебя с Дайаной Стайлс, дочкой Оги и Одри, а неделю спустя ты мне подбросил Мауру Уэллс. Даже в таких делах – свидания, девушки, любовь – мы не могли не жить синхронно, верно, Лео? Маура была красивым чужаком, попавшим в вашу команду чудиков. Дайана была хорошей девочкой, капитаном команды болельщиков и вице-президентом школьного совета. Ее отец Оги был капитаном полиции и моим тренером. Помню его шутку на тренировке – он тогда сказал, что его дочь встречается с «тем Дюма, который получше».
Я, по крайней мере, думаю, что это была шутка.
Глупо, конечно, но я до сих думаю о всяких «а что, если бы». Мы никогда не вдавались в подробности нашей жизни после школы, верно? Поступим ли мы в один колледж? Останусь ли я с Маурой? Будете ли вы вместе с Дайаной?..
Глупо.
– Ну? – торопит Рейнольдс.
– Это Маура, – отвечаю я.
– Уверен?
Я не даю себе труда ответить. Я все еще смотрю на экран. Седоволосый мужчина открывает пассажирскую дверцу, Маура садится в машину. Я смотрю, как он обходит машину, садится за руль. Машина задним ходом выезжает с места стоянки, направляется к выезду. Я внимательно смотрю, пока машина не исчезает из вида.
– Сколько они выпили? – спрашиваю я у Хэла.
