– Хорошее соображение, – киваю я.
Дэвид слишком уж пристально смотрит на площадку.
– Я в долгу перед Хэнком.
– За что?
– После школы Хэнк поступил в Массачусетский. Ты ведь знаешь?
– Знаю, – отвечаю я.
– Меня приняли в Гарвард – всего в миле. Здорово, правда? Мы дружили. Так что первый год мы с Хэнком часто встречались. Я заходил к нему, и мы съедали где-нибудь по бургеру или ходили на вечеринки, в основном в моем кампусе, но иногда в его. Хэнк смешил меня, как никто другой. – Теперь на лице Дэвида появляется улыбка. – Он не пил, стоял в углу, наблюдал. Ему это нравилось. И он девушкам нравился. Он привлекал определенный тип женщин.
Вечер приглушил все звуки. Осталась только горячечная какофония на игровой площадке.
Улыбка сходит с лица Дэвида, как пелена.
– Но потом все стало меняться, – говорит он. – Перемены происходили так медленно, я поначалу ничего и не замечал.
– Какие перемены?
– Ну, я приходил за ним, а Хэнк был не готов. Или когда мы уходили, он два-три раза проверял замок. И это ухудшалось. Я приходил – а на нем халат для ванной. Душ он принимал часами. Постоянно запирал и отпирал дверь. Не два-три раза, а тридцать. Я его пытался вразумить: «Хэнк, ты ее уже проверял, можешь уже остановиться, да и все равно твой хлам в комнате никому не нужен». Потом он начал волноваться, что его общежитие сгорит. Там в общей комнате стояла плитка, и мы должны были остановиться около нее, убедиться, что она выключена. Чтобы вытащить его на улицу, у меня уходил час.
Дэвид замолкает. Несколько секунд мы следим за игрой. Я его не подгоняю. Он хочет рассказать все по порядку.
– И вот как-то раз вечером мы собираемся на свидание с двумя девушками в одном дорогущем стейк-хаусе в Кембридже. И Хэнк мне говорит: «За мной не заходи, я приеду на автобусе». Я говорю «ладно». Встречаю девушек. Мы уже там. Нет, я неправильно рассказываю. Эта девушка, Кристен Мегарджи ее звали, я вижу, что Хэнк от нее без ума. Она красавица и помешана на математике. Он был так возбужден. Ну, ты, наверно, уже догадался, что случилось.
– Он не пришел.
– Верно. Ну, я извиняюсь за него, отвожу девиц домой, а потом еду в его общежитие. Хэнк все еще запирает-отпирает дверь. Не может остановиться. Начинает меня обвинять: «Ты же сказал – на следующей неделе».
Я жду. Дэвид опускает голову на руки, делает глубокий вдох, потом поднимает голову.
– Я студент университета, – продолжает он. – Я молод, все прекрасно. Я обзавожусь новыми друзьями. У меня занятия, у меня жизнь, а Хэнк – что мне до него? Эти поездки за ним превратились в настоящий геморрой. После этого я стал реже заходить к нему. Ну, ты знаешь, как это бывает. Он шлет эсэмэску, а я не тороплюсь отвечать. Мы понемногу отдаляемся друг от друга.
Я молчу. Вижу – чувство вины переполняет его.
– И вот эти ребята, – Дэвид показывает на площадку, – считают Хэнка чудиком. Не хотят, чтобы он приходил. – Он распрямляет спину. – Это неправильно. Хэнк будет играть, если он хочет играть. Он будет играть с нами и чувствовать, что ему рады.
Я выдерживаю паузу, потом спрашиваю:
– Ты не знаешь, где его можно найти?
– Нет. Мы по-прежнему… Мы по-настоящему и не разговариваем, разве что на площадке. Я имею в виду Хэнка и меня. Многие из нас после игры идут в «Макмерфи», ну, выпить по рюмочке, поесть пиццу. Я прежде приглашал Хэнка, но он просто убегал. Ты же видел его – он гуляет иногда по городу.
– Да, – говорю я.
– Одним и тем же путем каждый день. В одно и то же время. Раб привычек. Я думаю, это ему помогает. Я имею в виду рутину. Мы здесь заканчиваем в девять – плюс-минус десять минут. Но если игра затягивается, Хэнк все равно уходит в девять. Ни до свидания, ни каких-нибудь извинений. У него старые часы «Таймекс» с таймером. В девять они звонят, и он спешит прочь, даже если игра в самом разгаре.
– А его семья? Он с ними живет?
– Мать умерла год назад. Она жила в одном из кондоминиумов в Вест-Ориндже. На Кросс-Крик-Пойнт. Отец его, наверное, до сих пор там.
– Мне казалось, его родители развелись, когда мы были еще детьми, – говорю я.
На площадке кто-то вскрикивает и падает на землю. Упавший просит фол, но другой заявляет, что тот симулирует.
– Они разошлись, когда мы учились в пятом классе, – говорит Дэвид. – Отец уехал куда-то на Запад. Кажется, в Колорадо. Но я думаю, они помирились, когда миссис Страуд заболела. Забыл, кто мне об этом говорил.
Игра перед нами заканчивается, когда Майрон в прыжке бросает по щиту, и мяч, скользнув, попадает в кольцо.
Дэвид поднимается.
– Я следующий, – напоминает он мне.
– Ты когда-нибудь слышал о Конспиративном клубе? – спрашиваю я его.
– Нет. А это что?
– Несколько ребят из нашего класса объединились в такой клуб. Хэнк был его членом. Как и мой брат.
– Лео… – произносит Дэвид, грустно тряхнув головой. – Он тоже был хороший парень. Такая потеря…
Я не отвечаю.
– Хэнк никогда не упоминал ни о каких заговорах?
– О чем-то таком вроде говорил. Но ничего конкретного. Он всегда как-то мямлил.
– О Тропинке он не вспоминал? Или о лесе?
– Старая военная база? – смотрит на меня Дэвид.
Я ничего не отвечаю.
– Когда мы учились в старших классах, Хэнк был одержим этим местом. Он все время о нем говорил.
– И что он говорил?
– Да глупости всякие. Будто правительство проводило там испытания ЛСД или эксперименты по чтению мыслей. Всякую такую ерунду.
Тебе иногда тоже приходило в голову такое, верно, Лео? Но я бы не назвал тебя одержимым. Тебя это увлекало, но не думаю, что это было серьезно. Мне казалось, что для тебя это только игра, но, может, я неправильно понимал твои интересы. А может, ты погрузился в это с головой по другим причинам. Хэнк думал о заговоре правительства. Мауре нравились мысли о тайне, опасности. Тебе, Лео, я думаю, нравился дух товарищества друзей, которые бродят по лесу в поисках приключений типа тех, что в старых романах Стивена Кинга.
– Эй, Дэвид, мы готовы начать! – кричит один из игроков.
– Дайте ему минуту, – говорит Майрон. – Мы можем подождать.
Но они выстроились и готовы играть, и на этот счет существуют правила: ты не должен заставлять группу ждать. Дэвид смотрит на меня просящим взглядом. Я киваю – мы закончили, и он может идти. Он идет на площадку, но вдруг останавливается и поворачивается ко мне:
– Хэнк все еще одержим этой старой базой.
– Почему ты так думаешь?
– А куда Хэнк ходит каждое утро? Он начинает с Тропинки.
