Глава одиннадцатая
Рейнольдс звонит мне утром:
– Я нашла адвоката, специализирующегося на разводах. Того, который нанял Рекса.
– Отлично.
– Не очень. Его зовут Саймон Фрейзер. Он крупная шишка в партнерской фирме «Элб, Барош энд Фрейзер».
– Ты разговаривала с ним?
– О да!
– Он наверняка сам напрашивался на сотрудничество.
– Ты иронизируешь. Мистер Фрейзер отказался разговаривать со мной, сославшись на адвокатскую тайну и последующий результат работы в ее рамках.
Я морщу лоб.
– Он так и сказал – «в ее рамках»?
– Да.
– За одно это мы должны его арестовать.
– Если бы мы писали законы, – поправляет Рейнольдс. – Я думала вернуться к его клиентам, посмотреть, будут ли они ссылаться на адвокатскую тайну.
– Ты говоришь о женах, которых он представлял?
– Да.
– Пустая трата времени, – качаю я головой. – Эти женщины выигрывали суды об опеке частично благодаря подставам Рекса. Они не призна́ются в этом. Их бывшие мужья могут использовать это беззаконное поведение как повод для повторного слушания дела.
– Есть предложения? – спрашивает Рейнольдс.
– Можно нанести Саймону Фрейзеру визит.
– Я думаю, и это будет пустая трата времени.
– Я могу сходить к нему один.
– Нет, не думаю, что это хорошая идея.
– Тогда вместе. Это твоя юрисдикция, так что ты можешь играть свою роль полицейского…
– … А ты заинтересованного гражданина?
– Я родился для этой роли.
– И когда?
– Мне придется сделать пару остановок по пути, но буду у тебя до ланча.
– Пришли эсэмэску, когда будешь подъезжать.
Я отключаюсь, принимаю душ, одеваюсь. Проверяю часы. Дэвид Рейнив говорил, что Хэнк начинает свою прогулку по Тропе каждое утро ровно в восемь тридцать. Я останавливаюсь на учительской парковке, откуда Тропа хорошо видна. Сейчас восемь пятнадцать. Я кручу ручку настройки радиоприемника, нахожу Говарда Стерна
[17] и останавливаюсь на нем. Уже восемь тридцать. Я не свожу глаз с Тропинки. Никого.
Где Хэнк?
В девять я сдаюсь и направляюсь к моей второй остановке.
Приют, которым руководит Элли, поставляет еду главным образом в неблагополучные семьи, это старый викторианский особняк на тихой улочке в Морристауне. Здесь прячутся женщины, подвергшиеся насилию, пока мы не придумаем для них следующего шага, – они обычно получают что-нибудь получше, но вряд ли кто-то мог бы счесть это пределом желаний.
Большие победы здесь можно по пальцам пересчитать. В этом вся трагедия. Элли говорит: это все равно что вычерпывать океан столовой ложкой. И все же она без устали заходит в этот океан день за днем, час за часом, и, хотя ей не по силам победить дьявола, обитающего в сердце мужчины, Элли дает ему достойное сражение.
– Бет Лэшли взяла фамилию мужа, – говорит мне Элли. – Теперь она доктор Бет Флетчер, кардиолог в Энн-Арбор.
– И как ты это узнала?
– Это оказалось труднее, чем предполагалось.
– И что это значит?
– Я связывалась со всеми ее близкими друзьями из школы. Никто из них не поддерживает с ней контакта, что меня немало удивило. Ведь она была такая общительная. Я связалась с ее родителями. Сказала им, что мне нужен адрес Бет для встреч одноклассников и всякого такого.
– И что они ответили?
– Они не дали мне адреса. Просили переслать им все, что я хочу ей сообщить.
Не знаю, что и подумать. Но мне это не нравится.
– И как же ты ее нашла?
– Через Эллен Мейджер. Ты ее помнишь?
– Она на год младше, – припоминаю я. – Но кажется, мы с ней были в одном математическом кружке.
– Да, она самая. Так вот, она училась в Райсовском университете в Хьюстоне.
– Ясно.
– Как и Бет Лэшли. И я попросила ее позвонить в офис выпускников Райса и запросить информацию о Бет – ей, выпускнице, могут и дать.
Должен признать, это гениально.
– Ей дали электронный адрес на фамилию Флетчер в медицинском центре в Мичигане. Я немного погуглила и нашла остальное. Вот ее номер на работе.
Элли вручает мне лист бумаги.
Я беру его так, словно телефонный номер даст мне наводку.
Элли делает шаг назад.
– Как твои поиски Хэнка? – спрашивает она.
– Неважно.
– Заговор сопротивляется.
– Да.
– Марша хотела тебя увидеть.
– Иду.
Я целую Элли в щеку. Прежде чем идти в кабинет Марши Стейн, коллеги Элли, я сворачиваю налево и поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Тут самодеятельно оборудована территория для дневного пребывания детей. Я заглядываю внутрь и вижу младшую дочку Бренды – трудится над раскраской. Иду дальше по коридору. Дверь ее спальни открыта. Я негромко стучу, заглядываю в маленькую комнату. На кровати лежат два раскрытых чемодана. Увидев меня, Бренда бросается ко мне, обвивает руками. Прежде она никогда этого не делала.
Бренда ничего не говорит. Я ничего не говорю.
Она разжимает руки, поднимает на меня глаза, чуть кивает. Я в ответ тоже едва заметно киваю ей.
Мы по-прежнему ничего не говорим.
Когда я выхожу в коридор, там меня ждет Марша Стейн.
– Привет, Нап.
Когда нам было восемь и девять, Марша приходила к нам как тинейджер-бебиситтер. Помнишь, Лео? Она была стройная и красивая – танцовщица, певица, звезда в постановке любой школы. Мы в нее, конечно, влюбились, но в нее все влюблялись. Больше всего нам нравилось помогать ей репетировать. Мы читали вслух текст роли. Когда Марша училась в школе предпоследний год, отец повел нас на постановку «Скрипача на крыше», где она играла красавицу Годл. В выпускном классе Марша завершила свою театральную карьеру, исполнив главную роль в «Мейме»
[18]. Ты, мой брат, играл роль племянника Мейма, которая в программке называлась «молодой Патрик». Мы с отцом ходили на спектакль четыре раза, и Марше каждый раз аплодировали стоя.
В те дни у нее был красавчик-бойфренд по имени Дин, он водил черный «транс-ам» и всегда, невзирая на погоду, носил университетскую спортивную куртку – зеленую с белыми рукавами. Марша и Дин были «Парой класса» в выпускном альбоме вестбриджской школы. Они поженились через год после окончания. А вскоре Дин начал бить жену. Жестоко. Ее правая глазница до сих пор вмята. Лицо стало асимметричным, попросту кривым. А нос после многих лет избиений – слишком плоским.
