Рот Сюзанны формирует идеальное потрясенное «О».
Лицо Джо багровеет.
– Вы называете мою жену вруньей?!
– Какая часть моих слов «вы лжете» оставляет в этом сомнения, Джо?
Если бы на Сюзанне было жемчужное ожерелье, она бы его сорвала.
– Как вы смеете!
– Я знаю, что это ложь, – улыбаюсь я, – потому что я только что говорил с Марией.
Ярость нарастает.
– Что вы сделали?! – кричит Сюзанна.
– Ваша дочь не сразу, но все же призналась, что ничего подобного не было, – спокойно произношу я.
Обоих супругов, кажется, вот-вот хватит удар. Я стараюсь не показывать, что мне это нравится.
– Вы не имеете права!
– Права на что?
– Разговаривать с нашей дочерью без нашего разрешения! – кричит Сюзанна. – Я добьюсь, чтобы вас лишили значка!
– Почему это все вдруг стали угрожать мне этим?
– Чем?
– Вот этим: «Я лишу вас значка». Вы видели это где-то по телевизору?
Джо подается вперед:
– Мне не нравится, как вы разговариваете с моей женой!
– Мне это безразлично. Сядьте, Джо.
Он ухмыляется, глядя на меня:
– Крутой парень. И все потому, что у вас значок.
– И опять это! – Я вздыхаю, достаю значок, пускаю его по столу. – Вы его хотели? Возьмите. – Я встаю и говорю прямо в лицо Джо: – Ну что, готовы прямо сейчас?
Джо делает шаг назад. Я подхожу еще ближе к нему. Он пытается смотреть мне в глаза, но не может выдержать прямого взгляда.
– Не стоит оно того, – бормочет он.
– Что вы сказали?
Джо не отвечает. Он обходит стол и садится на стул рядом с женой.
Я сердито смотрю на Сюзанну Хэнсон:
– Если вы не скажете мне правду, я открою против вас полное расследование и предъявлю обвинение по двум случаям нарушения статьи четыреста восемнадцать Федерального закона регулирования Интернета, что может повлечь за собой штраф до ста тысяч долларов и четыре года тюремного заключения.
Я сочиняю на ходу. Я не думаю, что вообще есть какой-то закон регулирования Интернета. Указание на конкретную статью – прекрасный штрих, как ты думаешь?
– Этому пидорасу там не место! – гнет свое Сюзанна. – Вы ничего не хотите делать!
– И поэтому действовать решили вы.
– Нельзя позволять ему ошиваться у школы!
– У него есть имя. Хэнк Страуд. И он пропал.
– Что?
– После того как вы повесили это видео, никто его не видел.
– Хорошо, – говорит она.
– Это как?
– Может, видео его напугало.
– И вам это нравится?
Сюзанна открывает рот, потом закрывает.
– Я только хотела защитить моего ребенка. Даже всех детей в школе.
– Советую вам рассказать мне все.
И она рассказала.
Сюзанна призналась, что́ именно она преувеличила до степени фальсификации. Хэнк никогда не обнажался. Усталость и разочарование из-за отсутствия каких-либо действий со стороны администрации школы и полиции заставили Сюзанну Хэнсон сделать то, что, по ее мнению, было наилучшим вариантом.
– Рано или поздно он совершит что-нибудь ужасное. Я просто пыталась предотвратить это.
– Благородно, – произношу я, вкладывая в это слово как можно больше презрения.
Сюзанна «очищала мир от грязи», пытаясь превратить реальность города в идиллическую гавань, какой он и должен быть, по ее мнению. Хэнк был всего лишь отбросами. Лучше всего выкинуть его на свалку, чтобы не портил пейзаж и воздух. Я мог бы сказать Сюзанне об отсутствии у нее сочувствия к людям, но какой в этом смысл? Я помню, как-то раз, когда нам было лет по десять, мы проезжали по неблагополучному району Ньюарка. Родители всегда говорят в таких случаях детям, чтобы смотрели в окна и были благодарны за то, что имеют. Но наш отец видел это иначе. Он сказал слова, которые до сих пор поражают меня: «У каждого человека есть мечты и надежды».
Эти слова я пытаюсь вспоминать каждый раз, когда перехожу дорогу другому человеческому существу. Включает ли это таких подонков, как Трей? Конечно. У него тоже есть мечты и надежды. Без сомнения. Но когда твои мечты и надежды крушат мечты и надежды других…
Я опять рационализирую. Мне наплевать на таких, как Трей. Проще простого. Хотя, может, плевать и не следовало бы. Но что я могу поделать? А может, я слишком много протестую.
Что ты думаешь по этому поводу, Лео?
Выйдя наконец из их душного дома – когда Джо хлопает за мной дверью, чтобы создать какую-то имитацию сопротивления хотя бы для себя, – я набираю в грудь побольше воздуха. Смотрю туда, где жила Маура. Она ни разу не пригласила меня к себе домой, и я был внутри только раз. Это случилось недели через две после того, как убили тебя и Дайану. Я поворачиваюсь и смотрю на дерево по другую сторону улицы. Там я ждал, спрятавшись. Сначала я увидел, как вышла вьетнамская семья. Через пятнадцать минут мать Мауры вывалилась из дома в своем плохо подогнанном к ее фигуре летнем платье. Ноги у нее заплетались, но ей удалось дойти до остановки автобуса.
Когда она исчезла из вида, я взломал дверь.
Зачем я это сделал, вероятно, понятно без слов. Я искал какое-нибудь указание на то, куда уехала Маура. Когда я днями раньше пытался выяснить это у ее матери, та сказала, что дочь перевели в частную школу. Я спросил в какую – она не ответила.
– Все закончилось, Нап, – сказала мне миссис Уэллс, обдав меня винным выхлопом изо рта. – Маура продолжает жить своей жизнью. И ты тоже продолжай – своей.
Но я ей не поверил. Поэтому взломал дверь ее дома. Просмотрел все ящики и шкафы. Вошел в комнату Мауры. Там оставались ее платья и рюкзак. Взяла ли она что-нибудь с собой? Судя по всему – нет.
Еще я искал мою спортивную куртку.
Несмотря на все закатывания глаз по поводу моих спортивных увлечений и дурацкой склонности жителей города к спорту, несмотря ее противохипповое, квазисексистское отношение ко всему этому, Маура получала кайф, нося мою куртку. Может быть, склонность к ретро. Может, ирония. Не знаю. Или тут вовсе не было никакого противоречия. Маура была любительницей старины.
И вот я искал свою куртку – зеленую с белыми рукавами, со скрещенными хоккейными клюшками на спине, моим именем и словом «капитан» спереди.
Искал, но так и не нашел.
Взяла ли Маура куртку с собой? Я этого так и не узнал. Почему куртки не оказалось в ее комнате?
Я отворачиваюсь от ее дома и смотрю вдаль. У меня есть несколько минут, и я знаю, куда хочу пойти. Я пересекаю дорогу и выхожу на железнодорожные пути. Ходить по путям запрещено, но я теперь все равно хожу по краю. Я иду по путям из центра города, мимо Даунинг-роуд и Коддингтон-террас, мимо склада и старого промышленного предприятия, переделанного в банкетный зал и студию кругового тренинга.
