Так почему не в таверны?
Второе, что я вижу: в середине зала претенциозный белый рояль с серебристой окантовкой – вещь, которую сам Либераче
[25] назвал бы слишком кричащей, – и вазой для чаевых. Так и представляю себе концерт Билли Джоэла и чуть ли не воочию вижу «писателя из агентства недвижимости» и моряка Дейви, которые нянчат стаканчики с виски в руках
[26]. Но никого, подпадающего под эти описания, я не вижу. Зато вижу множество ходунков, тростей и кресел-каталок.
Пианист наигрывает «Sweet Caroline». Без этой песни не обходится ни одна свадьба, ни одно спортивное мероприятие, ее любят одинаково дети и взрослые. Престарелые клиенты с энтузиазмом подпевают. Делают это не в такт, фальшивят, но им все равно. Милая сценка.
Я точно не знаю, кто из них Энди Ривз. Представлял себе человека лет шестидесяти пяти, коротко остриженного, с военной выправкой. Некоторые из стариков, пожалуй, соответствуют такому образу. Я вхожу в зал. Теперь замечаю нескольких здоровенных молодых парней, они стреляют глазами, как охранники, и я решаю, что это бармены или, может быть, помощники стариков.
Пианист поднимает голову, смотрит на меня и кивает. У него нет ни короткой стрижки, ни военной осанки. Пушистые светлые волосы и бледное лицо, словно после химического пилинга, как я себе представляю этот процесс. Он кивком подзывает меня сесть у рояля, а толпа стариков громко поет: «Там-там-там, еще никогда не было так хорошо».
«Так хорошо, так хорошо, так хорошо…»
Я сажусь. Один из стариков обнимает меня за плечи, желая, чтобы я присоединился к пению. Без энтузиазма подпеваю: «Я всегда думал…» – и жду, что кто-нибудь, предпочтительно Энди Ривз, подойдет ко мне. Напрасные ожидания. Я оглядываю зал. Вижу плакат с четырьмя счастливейшего и здоровейшего вида стариками перед рекламой «Виагры», и на груди у каждого слова: «Во вторник днем бинго – порция выпивки за $3». У бара несколько человек – как я понимаю, помощники-бармены – наливают что-то красное в пластиковые стаканчики.
Когда «Sweet Caroline» заканчивается, старики одобрительно улюлюкают. Я чуть ли не с нетерпением жду следующей песни, наслаждаясь этой квазинормальной обстановкой, но пианист с пушистыми волосами встает и объявляет короткий перерыв.
Старики бурно выражают недовольство.
– Пять минут, – повторяет пианист. – Ваша выпивка у стойки бара. Придумывайте ваши пожелания.
Это их немного успокаивает. Пианист вынимает деньги из сосуда, похожего на здоровенный стакан для бренди, подходит ко мне и говорит:
– Детектив Дюма?
Я киваю.
– Я Энди Ривз.
Первое, что я замечаю: говорит он чуть с придыханием или сипловато.
Он садится рядом со мной. Я пытаюсь угадать его возраст. Несмотря на ту причудливую косметическую операцию, после которой его лицо отливает блеском, ему не больше пятидесяти пяти, правда и военная база закрылась всего пятнадцать лет назад. С какой стати он должен быть старше?
Оглядываю зал.
– Это место… – говорю я.
– Что с ним не так?
– Оно кажется мне таким далеким от Министерства сельского хозяйства.
– Отдаю ли я себе отчет в этом? – Он разводит руками. – Что я могу сказать? Мне потребовались перемены.
– Значит, вы больше не работаете на правительство?
– Ушел в отставку… Когда?.. Семь лет назад. Проработал в Министерстве сельского хозяйства двадцать пять лет. Получил неплохую пенсию, а теперь отдаюсь моей страсти.
– Игре на рояле?
– Да. Я имею в виду – не здесь. А здесь… понимаете, с чего-то ведь нужно начать.
Я вглядываюсь в его лицо. Цвет кожи – от алкоголя или солярия, не от солнца. У линии волос я вижу тоненькую линию очень белой кожи.
– Верно, – киваю я.
– У нас в прежнем вестбриджском офисе был рояль. Я играл там все время. Помогало расслабиться, когда становилось невмоготу на работе. – Ривз устраивается поудобнее на стуле и сверкает зубами, такими большими и ослепительными, что они вполне могут сравниться с клавишами рояля. – Так чем могу быть вам полезен, детектив?
Я сразу беру быка за рога:
– Какую работу вы вели на военной базе?
– На военной базе?
– Именно. В пусковом центре ракет «Найк».
– Да, я знаю. – Он почтительно покачивает головой. – Ну и история у этого местечка, правда?
Я молчу.
– Но все это закончилось за несколько лет до нашего вселения туда. Мы были офисным комплексом, а не военной базой.
– Офисным комплексом Министерства сельского хозяйства, – уточняю я.
– Верно. Наша задача состояла в том, чтобы обеспечивать лидирующее положение в сельском хозяйстве за счет грамотного использования природных ресурсов, развития сельских регионов, регулировать снабжение продовольствием, а также решать смежные вопросы, основываясь на разумной государственной политике, последних научных достижениях и эффективном менеджменте. – Он говорит, как по заученному, вероятно, потому, что так оно и есть.
– А почему там?
– Что?
– У Министерства сельского хозяйства офис на Индепенденс-авеню в Вашингтоне, округ Колумбия.
– Штаб-квартира – да. Мы были отделением.
– Но почему там, в лесу?
– А почему нет? – Он поднимает ладони к потолку. – Отличное место. Часть работы, что мы проделали, – нет, я не хочу хвастаться или делать вид, будто она более значима, чем на самом деле, – но некоторые из наших исследований имеют высшую степень секретности. – Он подается ко мне. – Вы когда-нибудь видели фильм «Поменяться местами»?
– Эдди Мёрфи, Дэн Эйкройд, Джейми Ли Кёртис, – говорю я.
Он очень доволен тем, что я знаю этот фильм.
– Он самый. Если вы помните, братья Дьюк пытались завоевать рынок апельсинового сока, помните?
– Помню.
– А помните как? – Ривз улыбается, видя по моему лицу, что я помню. – Братья подкупают правительственного чиновника, чтобы получить заранее копию месячного отчета Министерства сельского хозяйства. Министерства сельского хозяйства, детектив Дюма. Это про нас. Многие наши исследования были крайне важны. Нам требовались конфиденциальность и надежная охрана.
– Отсюда и ограда, и все эти знаки «Проход воспрещен», – киваю я.
