– Именно. – Ривз снова разводит руками. – Бывшая военная база как нельзя лучше подходила для наших испытаний.
– Кто-нибудь нарушал запреты?
Кажется, в первый раз его улыбка чуть меркнет.
– Вы что имеете в виду?
– Вторгались ли в вашу запретную зону нарушители?
– Иногда. – Ривз говорит это с напускной небрежностью. – Ребята приходили в лес выпить или покурить марихуану.
– И что потом?
– Вы что имеете в виду? – повторяет он.
– Ребята игнорировали запреты?
– Такое бывало.
– И что они тогда делали?
– Ничего. Проходили за знаки.
– А вы что делали?
– Ничего.
– Ничего?
– Возможно, говорили им, что они нарушают право частной собственности.
– Возможно? – спрашиваю я. – Или говорили?
– Иногда, думаю, говорили.
– И как именно вы это делали?
– Что вы имеете в виду? – снова повторяет он.
– Просветите меня. Парень прошел за знак. Что вы предпринимали в таком случае?
– Почему вы спрашиваете?
Я подпускаю в голос немного резкости:
– Ответьте, пожалуйста, на вопрос.
– Мы выпроваживали незваного гостя. Напоминали, что он нарушает право частной собственности.
– И кто ему напоминал? – уточняю я.
– Не понимаю.
– Вы лично напоминали?
– Нет. Нет, конечно.
– Тогда кто?
– Один из охранников.
– Они охраняли лес?
– Что?
– Знаки начинались ярдах в пятидесяти от вашей ограды.
Энди Ривз размышляет.
– Нет, охранники так далеко не уходили. Им поручали охранять периметр.
– Значит, вы, возможно, не видели нарушителя, пока он не подходил к ограде?
– Я не понимаю, какое это имеет отношение…
– Как вы обнаруживали нарушителя? – спрашиваю я, заходя с другой стороны. – Полагались на зрение охранника или у вас стояли камеры?
– Думаю, у нас было несколько…
– Думаете? Вы не помните?
Я испытываю его терпение. Делаю это не без умысла. Ривз начинает постукивать ногтем по столешнице. Я обращаю внимание: ноготь длинный. Потом Ривз сияет зубастой улыбкой и снова сипловато произносит:
– Я больше не собираюсь терпеть вашу наглость.
– Да, прошу прощения. – Я наклоняю голову. – Позвольте мне спросить у вас вот что. Почему на территории «Министерства сельского хозяйства», – показывая кавычки обеими руками, цитирую я, – в «офисном комплексе» ночью приземлялись вертолеты-невидимки «Блэк хок»?
«Бросай микрофон»
[27], как могла бы сказать одна из моих крестных дочерей.
Этого Энди Ривз не ожидал. Челюсть у него отвисает, хотя и ненадолго. Взгляд становится жестким. Широкая улыбка сменяется гримасой – рот стиснут, как у рептилии.
– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – сипит он.
Я стараюсь переглядеть его, но у него с визуальным контактом нет проблем. Мне это не нравится. Мы все считаем, что визуальный контакт – это здорово, это знак честности, но, как и в большинстве других случаев, его избыточность указывает на конфликт.
– Это было пятнадцать лет назад, Ривз. – (Он не сводит с меня взгляда.) – Меня не волнует, чем вы там занимались. – Я стараюсь, чтобы в моем голосе не появилось умоляющих ноток. – Мне просто нужно знать, что случилось с моим братом.
Точно та же громкость, точно та же модуляция, точно те же слова:
– Я понятия не имею, о чем вы говорите.
– Моего брата звали Лео Дюма.
Ривз делает вид, что вспоминает, пытается вытащить это имя из своего банка памяти.
– Его сбил поезд. Вместе с ним погибла девушка по имени Дайана Стайлс.
– А, дочь Оги. – Энди Ривз покачивает головой, как это делают люди, говоря о чьей-то трагедии. – Ваш брат был тем молодым человеком, который погиб вместе с ней?
Он знает это. Я знаю это. Он знает, что я знаю.
– Сочувствую.
Снисходительность стекает с его голоса, как кленовый сироп со стопки блинчиков. Делает он это, конечно, намеренно. Наносит мне ответный удар.
– Я уже вам сказал: мне все равно, чем вы там занимались, на базе, – делаю я новую попытку. – Так что, если вы хотите, чтобы я перестал копать, вам нужно только сказать мне правду. Если только…
– Если только что?
– Если только вы не убили моего брата, – отвечаю я.
Ривз не заглатывает эту наживку. Он вместо этого демонстративно смотрит на часы. Потом переводит взгляд на стариков, начинающих собираться у рояля.
– Перерыв окончен. – Он встает.
– Прежде чем вы уйдете… – говорю я.
Достаю телефон. Видео уже выставлено на то место, когда впервые появляется вертолет. Я нажимаю кнопку «воспроизвести» и показываю Ривзу экран. Теперь даже автозагар сходит с его лица.
– Я не знаю, что это такое, – произносит он, но голос выдает его.
– Наверняка знаете. Это «Блэк хок» Сикорского, вертолет-невидимка, пролетающий над тем, что вы называете «офисным комплексом Министерства сельского хозяйства». Если посмотрите еще несколько секунд, то увидите, как вертолет садится. А потом увидите человека в оранжевой тюремной робе – он выпрыгивает из вертолета.
Это некоторое преувеличение – увидеть можно только оранжевую точку, – но последний штрих обычно всегда работает.
– Вы не сможете доказать…
– Несомненно, смогу. Там есть временной маркер. Здания и ландшафт легко узнаваемы. Звук у меня выключен, но все это комментируется вслух. – Еще одно преувеличение. – Тинейджеры, которые сделали эту запись, точно говорят, где находятся и что видят.
Его сердитый взгляд вновь устремляется на меня.
– И еще одно, – говорю я.
– Что?
– На записи звучат голоса троих ребят. Все трое умерли при таинственных обстоятельствах.
Один из стариков кричит:
– Эй, Энди, могу я заказать «Livin’ on a Prayer»?
– Ненавижу Мадонну! – ворчит другой.
Между стариками начинается перепалка.
– У Мадонны «Like a Prayer», недоумок. «Livin’ on a Prayer» – это Бон Джови.
– Ты кого назвал недоумком?
Энди Ривз игнорирует их. Он поворачивается ко мне. Прежняя маска исчезает с его лица. Голос становится еще более сиплым.
