Я буду последним, кто видел его живым.
– Мы можем по дороге проехать мимо того места, – говорю я. – Посмотреть, работают ли уже там копы.
Маура перекатывается через меня, встает. Я тоже собираюсь подняться, но медлю – восхищаюсь ею, испытывая что-то похожее на священный трепет.
– Так зачем тебя вызывает твой босс?
– Не хочу строить догадок, – отвечаю я. – Но не думаю, что для чего-то хорошего.
– Тогда не езди туда, – говорит она.
– А что ты предлагаешь?
– Убежим вместе.
Такого прекрасного предложения еще никто не делал за всю мою жизнь. Но я не собираюсь убегать. По крайней мере, сейчас.
– Мы должны довести это до конца, – качаю я головой.
Маура в ответ одевается. Я делаю то же самое. Мы выходим. Она идет впереди, я следом – на парковку у мотеля.
Мы осматриваем близлежащие улицы – наблюдения нигде нет – и решаем рискнуть. Садимся в ту же машину, в которой ехали вчера, и направляемся на 280-е шоссе.
– Ты помнишь, как туда попасть? – спрашиваю я.
Маура кивает:
– Склад был в Ирвингтоне, неподалеку от кладбища, у бульвара.
Она выезжает на 280-е, и мы едем в сторону Гарден-Стейт-парквей до следующего съезда на Саут-Ориндж-авеню. Минуем старый торговый комплекс и сворачиваем в промышленную зону, которая, как и многие подобные зоны в Нью-Джерси, видела лучшие дни. Промышленность замирает, производственные предприятия закрываются. Так обстоят дела. В большинстве случаев приходит прогресс и создает что-то новое. Но иногда, как здесь, склады и фабрики просто оставляют гнить и разрушаться, превращаться в унылые руины, помнящие о былой славе.
Вокруг нет ни людей, ни машин, не видно никакой деятельности. Сцена из какого-то апокалиптического фильма: мир после ядерной атаки. Мы проезжаем мимо желтого «мустанга», даже не снижая скорости.
Здесь еще никого не было. Мы в безопасности. Пока.
Маура возвращается на бульвар.
– Где она тебя ждет?
– В Ньюарке, – отвечаю я. – Но мне лучше сначала принять душ и переодеться.
– Я думаю, ты великолепно выглядишь, – криво улыбается Маура.
– Я выгляжу сытым. А это нечто другое.
– Справедливо.
– Встреча ожидается серьезная. – Я показываю на свое лицо. – Так что мне нужно сообразить, как стереть эту ухмылку с лица.
– Давай, попытайся.
Мы оба улыбаемся, как два влюбленных наркомана. Маура кладет руку на мою и не убирает ее.
– И куда? – спрашивает она.
– В «Красавчик-Супер», – говорю я. – Возьму машину, поеду домой на ней.
– Отлично.
Мы несколько мгновений наслаждаемся тишиной. Потом Маура тихим голосом говорит:
– Не могу тебе сказать, сколько раз я брала в руки телефон, чтобы позвонить тебе.
– Так почему не позвонила?
– А к чему бы это привело, Нап? Год спустя, пять лет спустя, десять лет. Если бы я позвонила тебе и сказала правду, где бы ты был теперь?
– Не знаю.
– И я не знаю. И вот я сидела с телефоном в руке и прокручивала все заново. Если я тебе скажу, что ты будешь делать? Где окажешься? Я хотела, чтобы ты был в безопасности. А если бы я вернулась домой и сказала правду, кто бы мне поверил? Никто. А если бы кто поверил, если бы полиция отнеслась ко мне серьезно, то этим ребятам с базы пришлось бы заткнуть мне рот. А потом я начинала думать об этом иначе: я в ту ночь была одна в лесу. Я убежала и много лет пряталась. Может быть, ребята с базы спишут Лео и Дайану на меня. Трудно ли будет им это сделать?
Я смотрю на ее профиль, потом отвечаю:
– Скажи, что́ ты недоговариваешь.
Маура включает поворотник с несколько чрезмерной предусмотрительностью, кладет руку на руль, слишком сосредоточенно вглядывается в дорогу.
– Объяснить это трудновато.
– Попробуй.
– Я слишком много времени провела в бегах. Меняла места, пряталась, была на краю. Почти всю мою взрослую жизнь. Это постоянное напряжение. Я привыкла к нему, привыкла бегать и прятаться. Я не понимала, что значит расслабиться. Это было не в моем характере. Меня это в некотором роде устраивало, я чувствовала себя нормально под постоянной угрозой, когда не живешь, а постоянно выживаешь. Но потом, когда я сбавила темп, стала видеть ясно…
– Что?
– Пустоту, – пожимает плечами Маура. – У меня не было ничего, никого. Знаешь, мне казалось, может, такова моя судьба. Я меняла места – мне было больнее, когда я думала о том, какой могла быть моя жизнь. – Она крепче вцепляется в руль. – А ты, Нап?
– Что – я?
– Какой была твоя жизнь?
Я хочу сказать: «Она была бы лучше, если бы ты осталась», но не говорю. Вместо этого прошу ее остановиться в двух кварталах от клуба, я дойду туда пешком, а ей лучше на попадаться под объективы камер. Конечно, велика вероятность, что нас зафиксирует другая камера, но к тому времени все уже будет разыграно, хотя я пока и не знаю как.
Прежде чем я выхожу из машины, Маура опять показывает мне новую программку, с помощью которой нужно связываться с ней. Предположительно проследить трафик невозможно, а послания стираются через пять минут после получения. Закончив, Маура отдает мне телефон. Я тянусь к дверной ручке. Я готов попросить Мауру дать мне слово, что она не убежит, что она больше не исчезнет из моей жизни. Но это не для меня. Вместо просьбы я целую ее. Нежным, долгим поцелуем.
– Я столько всего чувствую… – вздыхает она.
– Я тоже.
– И я хочу чувствовать все сполна. Не хочу прятаться за тобой.
Мы оба понимаем эту связь и открытость. Мы уже больше не дети, и я знаю, как эта мощная смесь страсти, желания, опасности и ностальгии может искривить перспективу. Но с нами этого не происходит. Я знаю. Она знает.
– Я рад, что ты вернулась, – произношу я слова, которые можно назвать крупнейшим преуменьшением в моей жизни.
Маура снова целует меня, на сей раз с большей страстью, и я чувствую это всем своим телом. Она отталкивает меня, словно та старая песня о честности уже приелась
[31].
– Я буду ждать тебя у того офиса в Ньюарке, – говорит она.
Я выхожу из машины. Маура уезжает. Моя машина стоит там, где я ее и оставил. «Красавчик-Супер», конечно, закрыт. На парковке еще две машины, и я думаю, что владельцы, возможно, тоже объявили, что не могут их забрать по причине перебора спиртного. Я должен сообщить Оги о возвращении Мауры и смерти Ривза.
