Подъехав к дому, я звоню Оги. Он отвечает, и я говорю:
– Мьюз хочет видеть меня в девять.
– Зачем? – спрашивает Оги.
– Она не сказала. Но мне, перед тем как ехать, нужно кое-что сообщить вам.
– Слушаю.
– Вы можете встретиться со мной у «Майка» в четверть девятого?
«Майк» – это кофейня неподалеку от офиса окружного прокурора.
– Буду.
Оги отключается, а я заезжаю на мою подъездную дорожку. Я с трудом выбираюсь из машины и слышу смех. Поворачиваюсь и вижу мою соседку Тамми Уолш.
– Вы посмотрите – явился не запылился! – смеется она.
– Привет, Тамми! – Я машу ей.
– Долгая ночка?
– Работа.
Но Тамми улыбается, словно это написано на моем лице.
– Да ладно, Нап, все в порядке.
Я не могу удержаться и тоже улыбаюсь.
– Не верите?
– Ни чуточки, – отвечает она. – Но рада за вас.
– Спасибо.
Ничего себе сутки выдались!
Я принимаю душ и пытаюсь вернуться мыслями к делу. У меня почти наверняка теперь есть все ответы, так? Но чего-то еще не хватает, Лео. Чего? Или я слишком мудрствую? База скрывала жуткую тайну – она была секретной тюрьмой для особо опасных потенциальных террористов. Неужели правительство готово было убивать, чтобы сохранить эту тайну? Ответ настолько очевиден, что вопрос по определению риторический. Конечно, они были готовы. И в ту ночь что-то вывело их из себя. Может быть, то, что Маура побежала к ограде. Или они сначала засекли тебя и Дайану. В любом случае они запаниковали.
Зазвучали выстрелы.
Тебя и Дайану убили. И что после этого могли сделать Ривз и его банда? Они могли вызвать полицию и рассказать, что случилось. Нет. Тогда бы они засветили всю свою тайную деятельность. И они не могли сделать так, чтобы исчезли вы оба. Осталось бы слишком много вопросов. Копы – и в первую очередь Оги – не успокоились бы. Нет, требовалось старое доброе прикрытие. Всем была известна легенда этих железнодорожных путей. Я не знаю всех подробностей, но, думаю, парни Ривза извлекли пули из ваших тел, потом перевезли вас на пути. Колеса поезда должны были привести тела в такое состояние, когда ни один судмедэксперт не установит истинной причины смерти.
Это абсолютно логично. У меня теперь есть все ответы, да?
Вот только…
Вот только пятнадцать лет спустя убивают Рекса и Хэнка. Как это вписывается в историю?
Теперь остались в живых только два члена Конспиративного клуба. Бет, которая прячется. И Маура.
И что это значит? Не понимаю. Но может, у Оги появится какая-нибудь мысль?
Кофейня и пиццерия «Майк» каким-то образом умудряется выглядеть не похожей ни на кофейню, ни на пиццерию. Она в самом центре Ньюарка, на углу Брод- и Уильям-стрит, у нее большие красные маркизы. Оги сидит у окна. Он смотрит на человека, который ест пиццу, хотя еще нет и девяти утра. Порция неприлично громадная, большая бумажная тарелка под ней выглядит как коктейльная салфетка. Оги готов пошутить на этот счет, но он видит мое лицо и закрывает рот.
– Что случилось?
Нет нужды подслащивать эту пилюлю.
– Лео и Дайана умерли не под колесами поезда, – говорю я. – Их застрелили.
Нужно отдать ему должное: Оги не вскакивает с места, не кричит: «Что?! Как ты можешь это говорить?! Пуль не было найдено!» – весь набор стандартных отрицаний. Он знает: я бы не стал говорить это с бухты-барахты.
– Расскажи.
И я рассказываю. Сначала я говорю ему про Энди Ривза. Я вижу: он хочет меня остановить, хочет возразить, что это не означает, будто Ривз и его люди убили Дайану и Лео, и он пытал меня водой, так как хотел сохранить в тайне существование секретной тюрьмы. Но Оги меня не прерывает. И опять – он знает меня достаточно хорошо.
Потом я рассказываю о том, как Маура спасла меня. Но без подробностей о смерти Ривза. Я доверяю Оги мою жизнь, но не хочу ставить его в такое положение, когда ему, возможно, придется давать показания относительно того, что я сказал ему здесь. Проще говоря, если я не сообщаю Оги о том, что Маура застрелила Ривза, то Оги не сможет подтвердить это под присягой.
Я продолжаю. Вижу, что слова, как удары, ранят моего старого наставника. Хочу остановиться, дать ему передохнуть и прийти в себя, но это только ухудшит положение и будет совсем не тем, что он хочет. И поэтому я продолжаю избиение.
Я рассказываю о крике, который слышала Маура.
Я заканчиваю, Оги откидывается на спинку стула. Он смотрит в окно. Моргает пару раз.
– Значит, теперь мы знаем, – произносит он.
Я молчу. Теперь, когда мы оба знаем правду, можно ждать каких-то изменений в мире. Но человек продолжает есть свой огромный кусок пиццы. Машины продолжают идти по Брод-стрит. Люди по-прежнему спешат на работу. Все осталось таким, как было.
Ты и Дайана по-прежнему мертвы.
– Теперь все закончилось? – спрашивает Оги.
– Что закончилось?
Он широко разводит руки, показывает – всё.
– У меня нет такого ощущения, – отвечаю я.
– В смысле?
– Справедливость в отношении Лео и Дайаны должна восторжествовать.
– Мне послышалось, ты сказал, что он умер.
«Он». Оги не называет Энди Ривза по имени. На всякий случай.
– В ту ночь на базе были и другие люди.
– И ты хочешь поймать их всех.
– А вы – нет?
Оги отворачивается.
– Кто-то нажимал на спусковой крючок, – говорю я. – Возможно, не Ривз. Кто-то поднял их, уложил в машину. Кто-то вытащил пули из их тел. Кто-то бросил тело вашей дочери на пути и…
Оги морщится, его глаза закрыты.
– Вы и вправду были выдающимся наставником, Оги. Вот почему я не могу двигаться дальше. Это вы протестовали против несправедливости. Вы, как никто другой, настаивали на том, чтобы плохие ребята платили за то, что сделали. Вы учили меня, что если правосудие не торжествует, если никто не наказан, то мы никогда не достигнем равновесия.
– Ты наказал Энди Ривза.
– Этого недостаточно.
Я подаюсь вперед. Мы с Оги бодались столько раз, что и не сочтешь. Это он помог мне разобраться с моим первым «Треем», слизняком с яйцами, которого я арестовал за изнасилование шестилетней девочки, дочери его подружки. Меня засекли на несоблюдении процедур, и его должны были отпустить домой – назад к этой девочке. И вот мы с Оги остановили его.
– Что вы скрываете от меня, Оги?
Он роняет голову на руки.
– Оги?
