Тем не менее, не все преподаватели приходили в восторг от стремительного, пытливого ума юноши. Когда пришло время выпуска, то в списке отличников по физиологии и сравнительной анатомии Листер оказался на последнем месте. В письме к нему профессор Уильям Карпентер объяснил это так: «Я думаю, вам необходимо знать причину, по которой я поместил вас на это место… Вы так отвечали на мои вопросы, и в письменных работах ваших присутствовало такое количество ошибок, что, если бы они не свидетельствовали о серьезных наблюдениях, я бы вовсе не поставил вам отметки «отлично». Листера подобные объяснения только раздражали. Как он писал шурину Рикману Годли (позже, отцу Рикмана Джона Годли): «Меня это мало волнует, ведь все беседы с ним сводились к одному лишь вопросу: читал ли я его книгу?»
Листер действительно не был склонен принимать что-то на веру только потому, что так сказал преподаватель. Один из наиболее сложных случаев, с которым он столкнулся в качестве ассистента хирурга (демонстрирующий, насколько он не мог принимать на веру мнение авторитетов), – шестидесятилетний мужчина с гепатитом. В дополнение к избытку желчи Листер заметил, что она содержит большой процент сахара, и задался вопросом: а является ли это нормой? Он обратился к недавно назначенному профессору химии Университетского колледжа, однако тот не был готов дать однозначный ответ. Вместо того, чтобы смириться, Листер выделил желчь от двух овец и обработал образцы сульфатом меди и гидроксидом калия. Ни в одном из экспериментов не было выявлено никаких следов сахара, из чего Листер сделал вывод, что у пациента в самом деле присутствует отклонение от нормы. Эти исследования принесли ему еще одну золотую медаль.
В конце 1852 года Листер сдал экзамены в Королевском колледже хирургов и получил необходимую для полноценной медицинской практики квалификацию. Тем не менее, он колебался, не готовый принять полную ответственность. В феврале 1853 года он вернулся к доктору Уолшу – на этот раз уже в качестве ассистента терапевта. Его нерешительность в вопросе прекращения учебы в частности подкреплялась финансовой поддержкой, которую оказывал Листеру отец. Отчасти вследствие того, что он занял последнее место в списке отличников по физиологии и сравнительной анатомии, Листер был полон сомнений. Занять должность хирурга – означало взять на себя полную ответственность за пациентов. Возможно, он беспокоился о том, какой вред может причинить, столкнувшись с неясными и редкими проявлениями заболеваний.
Занять должность хирурга в викторианскую эпоху означало взять на себя полную ответственность за жизнь и скорее всего смерть пациента.
Под оболочкой сомнений Листера продолжало терзать исследовательское любопытство. Он все так же проводил эксперименты и вскрывал трупы. Микроскоп позволял исследовать тайны человеческого тела гораздо глубже, чем заходило большинство предшественников Листера. И еще оставался открытым вопрос о тех микроорганизмах, которые он обнаружил во время вспышки больничной гангрены. Что именно это было? И как они связаны с тем, что происходило в палатах крупнейших городских больниц?
Профессор Шарпей, отличавшийся исключительной наблюдательностью, заметил, что Листер все еще в поисках, а потому предложил ему провести год в медицинских школах на континенте. Там Листер сможет больше узнать о последних достижениях в медицине и хирургии – так было и с Шарпеем, который предпринял аналогичную поездку десятилетием ранее. Париж, с его гостеприимными палатами, лекциями по новым клиническим специальностям, многочисленными частными курсами и бесчисленными возможностями проводить вскрытия трупов, стал бы первым пунктом в маршруте Листера, однако Шарпей порекомендовал ему прежде провести месяц в Шотландии под руководством Джеймса Сайма. Сайм был другом Шарпея, известным профессором клинической хирургии в Эдинбургском университете и четвертым кузеном великого Роберта Листона (который благодаря эксперименту с эфиром обрел всемирную славу). Шарпей предполагал, что Сайм найдет в Листере увлеченного студента, который (как и сам Сайм) стремится исследовать циркуляцию крови и причины возникновения инфекции. Он также верил, что для Листера Сайм станет вдохновляющим наставником.
Так, в сентябре 1853 года Листер сел на поезд до Auld Reekie (так на гэльском звучало название Эдинбурга; англичане именовали город Old Smokey), где намеревался задержаться ненадолго.
5
Наполеон хирургии
Будь у меня человек действительно выдающихся талантов и возможность направить его по дороге к величию, вместо него я бы предпочел хорошего практика-анатома и направил бы его в крупный госпиталь – принимать больных и вскрывать мертвых.
Уильям Хантер
Внушительных размеров мешки под глазами профессора Джеймса Сайма свидетельствовали о бесконечных часах, которые он проводил в операционной Королевского лазарета Эдинбурга. Он был невысоким и толстым, но в остальном – ничем не примечательным. В выборе одежды он вел себя почти неприлично, одеваясь беспорядочно, нередко нося вещи большего, чем необходимо, размера, которые не подходили друг к другу. Его привычным одеянием было черное длиннополое пальто с жестким высоким воротником, сопровождаемое клетчатым галстуком, плотно завязанным на шее. Как и многообещающий хирург из Лондона, с которым он собирался встретиться, Сайм на протяжении всей жизни страдал от легкого заикания.
Несмотря на небольшой рост, к тому времени, когда Листер отправился к нему, Сайм был гигантом в своей профессии. Коллеги называли его «Наполеоном хирургии». Эту репутацию он в свои 54 года обрел благодаря титаническим попыткам упростить травматичные процедуры – чему посвятил последние 25 лет карьеры. Сайм презирал грубые инструменты (такие как ручная цепная пила) и избегал сложных методов, когда было достаточно простых. Экономия времени и техники – вот, чего Сайм пытался достичь в каждой своей операции. Подобный подход нашел отражение в характерной краткости его речи. Бывший ученик Сайма Джон Браун сказал о своем великом учителе: «Он не потратил впустую ни единого слова, ни одной капли чернил или крови».
Слава Сайма во многом связана с его новаторским методом ампутации на уровне голеностопного сустава – эта операция и поныне носит его имя. До Сайма хирурги производили ампутацию ниже колена для сложных травм и неизлечимых заболеваний стопы, неизбежно ограничивая пациента в движении. Часто это делалось потому, что предполагалось, что длинный обрубок будет доставлять проблемы, и что пациент не сможет ходить, опираясь на него. Подход Сайма позволил пациенту переносить вес на культю лодыжки, что было прорывом для хирургии; к тому же ампутация по методу Сайма проходила быстрее и легче.
Как и большинство хирургов в эру до анестетиков, Сайм действовал молниеносно – как и его кузен Роберт Листон. Однажды Сайм ампутировал ногу в тазобедренном суставе примерно за одну минуту; факт тем более исключительный, что ни он, ни любой другой хирург в Шотландии никогда раньше не делали подобные операции. Конечно, не обошлось без осложнений. Когда Сайм сделал первый разрез в бедренной кости, в операционной раздался оглушительный хруст. Он быстро отпилил конечность, и его помощник ослабил хватку, чтобы освободить артерии, которые нужно было ушить. Сайм вспоминал последующий ужас:
