23
Ава
Жизнь пошла как-то не так после того происшествия на реке, но, должна признать, внимание мне приятно. Более того, на большинстве напечатанных фотографий я выгляжу хорошо, а это главное. Мой «Фейсбук» взбесился. Столько запросов на дружбу – кажется, вся школа хочет теперь меня знать – и столько постов о том, какая я молодец! Какая-то моя часть недовольна тем, что экзамены закончились, я не могу пойти в школу и купаться в лучах славы, хотя и знаю, что это все ерунда.
Единственный, кто не лебезит передо мной, так это Кортни. Он как-то немного охладел, и я думаю: он допер наконец, что я собираюсь его кинуть. А может, ревнует ко всему тому вниманию, которым я окружена.
Может, поэтому и мама в таком скверном настроении. Не ревнует ли она? Он мне говорит, что она вампир. Эгоистка, хочет, чтобы я вечно оставалась ее деточкой. Он говорит: она тащит меня вниз, но я не должна ей потакать. Думаю, он где-то и прав. Он повел себя изумительно. Сказал, что ничуть не удивился моему поступку, потому что знает: да, я именно такая женщина. Отважная, сильная и красивая, а он счастливый мужчина, потому что у него есть я. Он назвал меня женщиной!
Меня дрожь пробирает, когда я думаю об этом. Больше уже не девушка. Женщина. Его женщина. Мне повезло. Когда он называет меня красивой, я чувствую, что это так и есть. Обычно, если кто-то говорит комплимент в мой адрес, это производит противоположный эффект. Я чувствую себя неповоротливой и неловкой, остро ощущаю все мои недостатки. Но с ним все по-другому. Может, настоящая любовь всегда такая. И через несколько дней я его увижу! Не могу дождаться. Я так волнуюсь! Но с одной проблемой нужно разобраться до нашей встречи.
Я смотрю на сумку для сапог на моей кровати. Я должна это сделать. Может, после чая. Результат не будет положительным, это было бы смешно, но какая-то мышка страха грызет меня изнутри. Мне станет лучше, когда я сделаю это и буду знать – так или иначе. И как говорит Джоди, даже если результат положительный – Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы он был отрицательный! – это вовсе не смертельно. Все можно решить. По крайней мере, если нужно будет сделать аборт, я смогу это сделать, пока мама будет на работе. Она никогда не узнает.
24
Лиза
– Не могла с тобой связаться. Твой телефон сразу отправляет в голосовую почту. Ричард уехал на часик – делает оценку, вот я и решила заглянуть.
Не могу для себя решить, рада я ее видеть или нет. Я только что помыла посуду после салата с курицей и не самой приятной беседы с Авой, которая невнятно мычала в ответ на мои вопросы, а теперь заперлась в своей комнате; скоро появятся ее друзья, мелькнут фигуры на лестнице и исчезнут. Не думаю, что у меня сейчас есть силы для Мэрилин. Я эмоционально опустошена. Все силы трачу на борьбу с этим состоянием тревоги.
– Что случилось? – спрашиваю я, включая чайник.
– Со мной ничего. – Она накидывает ремень сумочки на спинку стула, садится. – Но ты сегодня была не в себе. Тебя что-то тревожит?
Чувствую, как она сверлит глазами мне спину, а я занимаю руки кружками, чайными пакетиками и молоком. Я должна сказать ей что-нибудь. Она знает мои бзики. Я должна дать ей что-нибудь, но я не могу сказать ей о моих тревогах на уик-энде, поэтому выбираю меньшее из двух зол.
– Мне кажется, я знаю, кто взял деньги.
– Кто? – Мэрилин смотрит широко раскрытыми глазами.
Я наливаю горячую воду и сажусь к ней за стол.
– Джулия, – отвечаю я. – Это Джулия.
Несколько секунд Мэрилин молчит, потом делает громкий выдох:
– Я могла бы догадаться. По тому, как она все время ходит на задних лапках перед Пенни с маленькими подарочками для офиса или печеньем для всех. Как ты узнала?
– Я рано пришла на работу сегодня. – Я после того уик-энда все время приходила рано. Все лучше, чем лежать без сна со всеми моими заботами, а Аву готовить к школе теперь не надо – экзамены позади. – Подчищала детали для контракта с Мэннингом. Когда я пришла, она выходила из кабинета Пенни. Я ее напугала.
– Она не сказала, что там делала?
– Положила инвойсы на ее стол.
– Может, так оно и было?
– Я проверила, когда она пошла за кофе: она и в самом деле положила на стол какие-то бумаги. Но это же Джулия. Она же не такая дура, чтобы войти туда без всяких оснований.
Я вижу сомнение на лице Мэрилин.
– Это не все, – говорю я. – Кое-что случилось еще и в сальса-клубе. Ты помнишь – рабочая вечеринка. Я тогда кое-что видела.
– Выкладывай.
Я начинаю рассказывать историю, и подруга склоняется ко мне, словно всасывая мои слова из воздуха, чтобы попробовать их на вкус и проглотить, пока я наконец не заканчиваю, и мы обе откидываемся на спинки.
– Почему же ты ничего не сказала?
– А что я могла сказать? – пожимаю я плечами. – У меня нет никаких доказательств. Я же не то чтобы ее схватила за руку. Я была в другом конце зала, а когда поняла, чтó она сделала, Джулия уже была на полпути к стойке бара. Скажи я что-нибудь, это было бы воспринято как мой наезд на нее, а ты же знаешь Пенни, та, вероятно, понятия не имела, сколько денег у нее в сумочке, я уж не говорю о том, чтобы заметить исчезновение двадцатки.
– Мы должны сказать Пенни, – решительно говорит Мэрилин. Она всегда решительна.
– Но доказательств по-прежнему нет.
– Тогда их нужно получить. Мы можем поймать ее. Пометить деньги в коробке или что-нибудь такое и провести выборочную проверку.
– Мы не полиция, Мэрилин. – Я издаю смешок. – Мы не можем потребовать, чтобы люди показывали нам, что у них в кошельках. – Облегчение от того, что я сказала, съедается тревогой от того, что может за этим последовать.
– Мы должны что-нибудь сделать. Пенни считает, будто у этой девицы во лбу звезда горит.
– Она не девица. Присмотрись к ней. Бьюсь об заклад, она почти наших лет.
– Ты думаешь?
Я пожимаю плечами.
– Слава богу, я замужем. Могу об этом не думать.
Я чуть не смеюсь. Мэрилин никогда не позволяла себе распускаться. Я – может быть, но у меня это никогда не было на первом месте.
– Ты совсем неплохо выглядишь, – говорю я. – Для старой птички.
– Коровы.
Мы обе улыбаемся, и мне от этого хорошо, несмотря даже на постоянную тошноту и спазмы в желудке.
– Нам необходимо выпить, – говорит Мэрилин, снова обретая решительность. – Я за рулем, но бокал могу себе позволить. К черту! Бери сумочку. Идем в паб.
– Но Ава… – бормочу я.
– …уже не ребенок, – заканчивает она. – Я тебе все время говорю: дай ей побольше личного пространства. Ты собирайся, а я пока пописаю. Давай.
Я забираюсь в кровать в двенадцатом часу. Чувствую себя лучше, чем в любой из дней прошедшей недели. Паб был хорош, старомодный, уютный, никто не обращал на нас ни малейшего внимания, и это напомнило мне, что вся историй с Авой и рекой, кроме нас, никого больше не интересует, люди живут своими нелегкими жизнями. Мы перемыли косточки Джулии, потом Мэрилин выпытывала у меня, что Ава собирается делать летом и в шестом классе, потом мы поговорили о Саймоне: он прислал мне эсэмэску – спрашивал насчет еще одного ужина, и я согласилась. Мы хорошо посидели, но как только я расслабилась, то почувствовала себя разбитой и усталой и принялась зевать. Облегчение и освобождение. Ты выматываешься до предела оттого, что целыми днями завязана в узел, и от жизни в режиме «дерись-или-беги». Я потеряла навык нормальной жизни.
