Я не пожелала Аве спокойной ночи, слишком устала, чтобы допустить очередную грызню с ней. Я отчаянно цепляюсь за эту призрачную ленточку спокойствия. Если мне удастся уснуть до того, как тревога вернется, то у меня есть неплохой шанс хорошо отдохнуть и утром все будет выглядеть лучше. Отдых – хороший лекарь. Солнце – хороший лекарь. Я позволю Мэрилин играть первую скрипку в деле Джулии. И, как она говорит, мы не будем предъявлять никаких обвинений, пока у нас не появятся доказательства. Улики. Я не хочу думать об уликах. От этих мыслей снова начинаю волноваться.
Хотя на улице тепло, я закрываю окно и подтягиваю колени и одеяло до самого подбородка. Становлюсь маленькой. Я закрываю глаза и начинаю глубоко дышать. Представляю себя последним оставшимся в мире человеком. Так я чувствую себя в безопасности. Я последний человек в мире. Только я. Одна. Я плыву.
– Ма?
Я умерла для мира, и, когда Ава трясет меня за плечо, я вздрагиваю и просыпаюсь. Плохо понимаю, где я, но выпрыгиваю из кровати так, будто моя жизнь зависит от этого. Щурюсь на ярком свете. Уже день? Нет, занавеси задернуты. Значит, она включила свет. Голубоватая белизна проникает сквозь ткань на кромках, значит уже утро.
– Дурь какая-то, ма. – Ава – сгусток энергии, она возбуждена, все еще в шортах и футболке, только что из кровати. Я ничего не понимаю, но мое сердце пускается вскачь, стучит мне в ребра. «Нет! Нет! Нет! Пожалуйста, нет!»
– Правда, это какая-то дурь. – Дочка почти у окна, и мне хочется оттащить ее оттуда, уложить под одеяло, спрятаться там вдвоем. Она смеется.
– Кто бы мог подумать, что всех этих людей будет интересовать то, что я сделала? Подумаешь, дела! Но ты посмотри, ма, посмотри! – Она откидывает занавеси. – Видишь?
Я слышу их через двойные стекла. Крики. Треск разбиваемых лампочек. Гомон гиен. Я не шевелюсь.
Ава поворачивается ко мне, ее лицо залито светом, искрится.
– Смотри.
Я не двигаюсь. Я замерла. Внизу звонит звонок. Долгий звонок. Начинает трезвонить телефон. Шум. Весь этот шум наполняет меня, душит, словно топь. Дыхание вырывается клочьями.
– Мама? – Ава хмурится. Она на другой от меня стороне вселенной. – Что с тобой?
– Отойди от окна.
Голос мой не звучит – скрежещет. Это совсем не я.
Что случилось?
Она подходит ближе. Я хочу обнять ее. Сказать, как сильно ее люблю. Но я этого не делаю. Я слышу выкрики снаружи.
– Они здесь не из-за тебя.
Я глотаю комок в горле, я тону в этом шуме, сдаюсь ему. Сдаюсь всему.
– Шарлотта! Шарлотта! Сколько ты здесь прожила, Шарлотта? Ава – твой единственный ребенок?
Мой мир рушится, словно и не существовал никогда.
– Они здесь не из-за тебя, – повторяю я. – Они пришли за мной.
Часть вторая
25
После
«Требования к условно-досрочному освобождению Шарлотты Невилл, 1998 год:
1. Она соглашается находиться под наблюдением того надзирающего лица, которое будет назначаться для этой цели.
2. По освобождении она обязана явиться к надзирающему лицу, назначенному для этой цели, и обязана являться к этому лицу в соответствии с его указаниями.
3. По требованию надзирающего лица условно-досрочно освобожденная, она должна допускать его в свое жилище по адресу проживания.
4. Она обязана первоначально поселиться на тех условиях, которые будут определены министерством внутренних дел, а впоследствии – как то будет установлено ее надзирающим лицом.
5. Она обязана согласовывать свою работу, в том числе волонтерскую, с надзирающим лицом и сообщать названному лицу о любых переменах или потере работы.
6. Условно-досрочно освобожденной не разрешается выезжать за пределы Соединенного Королевства без полученного заранее разрешения надзирающего лица.
7. Она должна вести себя подобающим образом и не совершать ничего, что могло бы негативно сказаться на результататх надзора, призванного защитить граждан от любой угрозы их безопасности и обеспечить успешное возвращение условно-досрочно освобожденной в общество.
8. Она обязана оставаться под клиническим наблюдением доктора N или любого другого судебного психиатра, который может быть назначен впоследствии для обеспечения такого наблюдения.
9. Ей запрещается посещение города-графства Южный Йоркшир без предварительного письменного разрешения надзирающего лица.
10. Ей запрещаются контакты или попытки наладить связь с N.
11. Ей запрещается проживать или останавливаться на ночь в доме, где проживают дети, не достигшие шестнадцатилетнего возраста, без предварительного письменного разрешения надзирающего лица.
12. Ей запрещаются несанкционированные контакты или участие в какой-либо работе или другой организованной деятельности с детьми, не достигшими двенадцатилетнего возраста, без предварительного письменного разрешения надзирающего лица».
26
Лиза
Все так или иначе должно было выйти наружу.
Но вышло хуже, чем я могла себе представить. Хуже, чем в прошлый раз. Это ужасно, и я заслуживаю этот ужас. Ничто для меня никогда не будет хуже моей собственной вины, моих собственных снов, моей собственной потребности в наказании. Я заслуживаю эту боль, и я могу совладать с ней на свой собственный манер. Я ее поглощаю. Я ее заслужила. Но не Ава. Не моя детка. Она не заслуживает этого. Ее мир тоже рухнул, а она-то ни в чем не виновата.
Я никогда не думала об Аве как о девочке с моей кровью. Просто радовалась тому, что она рядом, что она так не похожа на меня, на Шарлотту. Дочка с первого дня полюбила школу. Она гордилась своей маленькой школьной формой. Всегда была целеустремленной. Нацеленной на успех. Я никогда не знала от нее никаких беспокойств, ну, скажем, серьезных беспокойств. С ее первой улыбки – только радость. Она была прелестна, всегда готова улыбнуться. Дурные настроения у нее всегда были в форме легкого ветерка, а не темного шторма. Она была похожа на Даниеля.
Теперь, в этом неистовстве, теперь, когда она все знает, она вся моя, и сердце мое разбивается заново. Поначалу происходило столько всего, что и говорить было нельзя, мы были ошарашенными зомби, когда Элисон и другие ворвались в дом, передвигая нас, как манекенов, – «Ма, что происходит? Почему они называют тебя Шарлоттой? Кто такая Шарлотта?» – посадили нас в разные машины, на головы накинули одеяла, и наши жизни растаяли в темноте, а потом наконец мы приехали в это маленькое сырое жилье, которое напоминает мне о первой квартире, все острые кромки прошлого со всех углов вонзились в меня.
Я стою, замерев, а она кричит на меня. Хотелось бы мне заплакать. Они сказали ей, чтó я сделала. Как я могу объяснить это Аве, когда я и себе-то не могу объяснить? Я думаю о моей сказке, о моих замененных клетках, о моем новом «я» и чуть ли не хохочу истерически. Грязь. Вина. Клетки Шарлотты не заменить никогда. Она там, всегда, под слоями, в которые я поместила себя.
