Обо мне в новостях. Не о Лили, а о других женщинах – Шарлотте и Лизе. Я так долго была Лизой, я должна бы испытывать больше боли, потеряв ее, но я скинула ее, как змея скидывает кожу. После прошлого изменения имени, после того, что случилось с Джоном, я чувствовала, что и Лиза не вечна. Отделаться от Шарлотты сложнее. Мне придется умереть, чтобы расстаться с ней по-настоящему. Может быть, к этому все и сведется, вся эта схватка умов. Но я к этому пока не готова. И Шарлотта определенно тоже. Я изменяю правила игры, насколько это в моих силах.
Второй раз передают сводку новостей, и теперь я спокойнее, слушаю внимательно, задвигая на задний план мою скорбь о бедняге Джоне, который никогда не сделал ничего плохого, разве что влюбился слишком молодым в женщину, которую нельзя было любить. Я стараюсь не смотреть на свое лицо, которое глазеет на меня с экрана, договоренность с министерством внутренних дел об анонимности больше не действует, я снова превратилась в убийцу. Я кажусь такой безответной. Такой невидимой. Они используют фотографию из моего рабочего пропуска. Диктор говорит, что у меня теперь более короткие светлые волосы, а потом появляется мой карикатурный, плохо сделанный фоторобот – очень непривлекательная надувная секс-кукла с добавлением в виде светлых волос. Я чуть не смеюсь. Лили чуть не смеется. Она покрепче меня, кем бы я ни была. Лили – скорее Шарлотта, чем Лиза. А я только оболочка, в которой они обитают.
Я снова смотрю на снимок на экране. Ничуть на меня не похоже. Неужели полиция не может получше? Я думаю: а она смотрит? Что она думает? Она не ждала такого поворота событий. Думала, что я к этому времени уже буду за решеткой. Игра будет закончена.
Диктор сообщает миру, что я разыскиваюсь в связи с убийством Джона Ропера, чье тело было найдено в арендованном доме в Уэльсе. Показывают снимок изолированного коттеджа сверху, а потом местный репортер сообщает, что им известно.
«Считается, что разложившееся тело, найденное в доме, принадлежит Джону Роперу, прежнему сожителю детоубийцы Шарлотты Невилл и отцу шестнадцатилетней дочери Авы. Как нам стало известно раньше, полиция разыскивала Ропера в связи с исчезновением Авы из конспиративного дома, где она оставалась с матерью, после того как стали известны новая фамилия и место жительства прежней Шарлотты Невилл. Но теперь, когда Джон Ропер найден мертвым, а Шарлотта Невилл скрылась, ситуация представляется более темной, чем казалось вначале, и судьба шестнадцатилетней девушки, которая в прошлом месяце спасла тонущего ребенка, вызывает серьезную озабоченность».
Теперь в камеру говорит Брей, она стоит перед огороженным полицейской лентой домом, порывы ветра разметали по лицу ее волосы, вырвали пряди из аккуратного хвостика. Она говорит, что меня следует признать опасной. Что любой, увидевший меня, должен позвонить по номеру внизу экрана, но ни в коем случае не приближаться ко мне.
Она рассказывает не все. У нее есть что-то, со всей определенностью указывающее на меня как на убийцу Джона. Я поняла это, когда увидела, как напряглась спина Элисон в том доме, я вижу это по серьезному настороженному выражению в глазах Брей. У меня исключительный инстинкт выживания. Я знаю моего врага. Моего лучшего друга. Две стороны одной медали. Где ты, Кейти? Куда ты увезла мою детку?
Я собираю карты, словно мне надоели пасьянсы, улыбаюсь молодой паре в другом углу комнаты, встаю. Они вежливо улыбаются мне в ответ, но узнавания в их взглядах нет. Ничего нет. Как легко превратиться в кого-то другого. Как легко заставить людей видеть только то, что они хотят видеть. Все эти годы страха быть узнанной пущены теперь коту под хвост. Никто вообще ничего не видит. Никакой аноним не звонил в полицию с сообщением, что узнал меня по газетной фотографии. Это была Кейти. Я точно знаю. Она все это подстроила.
Я возвращаюсь в свою комнату, ложусь на кровать. До завтрашнего дня я ничего не могу делать, только думать. Я тоже была слепа. Не узнала кого-то прямо у себя под носом. Что-то я чувствовала, это точно, и тревожные звоночки звучали глубоко во мне, но я не увидела тебя, Кейти. Кто ты? Пчелки тревоги жужжат в моей голове, и мне хочется свернуться калачиком и плакать, кричать кому-нибудь, чтобы мне вернули мою детку, но единственный человек, который может это сделать, – я сама, и мне нужно оставаться крепкой. Оставаться Шарлоттой.
Кролик Питер. «Уедем, детка». Пропавшая фотография.
Пенни? Нет, Кейти не может быть Пенни. Пенни была там всегда. Мэрилин? Нет. Я даже мысль такую не могу допустить. Мэрилин – моя лучшая подруга, пусть она меня сейчас и ненавидит, но, как и с Пенни, десять лет – слишком долгий срок для такой игры. Видеть меня все это время и ничего не предпринять – нет, это точно не в духе Кейти. Кейти необузданная. Нетерпеливая.
Так кто же? Кто-то незнакомый? Нет. Она должна быть кем-то, кого я знаю. Я думаю о фотографиях. Кто мог побывать в моем доме. Ава забывала закрывать заднюю дверь, наверно, миллион раз. Может, они узнали о запасном ключе и взяли его. Я вспоминаю, сколько раз я оставляла на работе сумочку без присмотра. Или на спинке стула в пабе. Мог кто-нибудь скопировать ключи так, чтобы я не заметила? Выкрасть их на время из моей сумочки?
Мысль о том, что кто-то крал из моей сумочки, заставляет меня подскочить на кровати. Джулия! Мысли бегут одна за другой, словно пули из автомата. Она воровала у Пенни. Она новенькая. Она пронырливая и неискренняя. Она старше, чем пытается казаться. Она полна решимости натравить всех на меня.
Дыхание вырывается из меня резкими хрипами, и мне приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы смягчить боль в желудке. Неужели Джулия – Кейти? Неужели она этого хотела? Сделать меня еще раз убийцей, а потом убить мою детку, оставив меня безутешной? Это должно бы удивить меня, но не удивляет. В глубине души я всегда знала, что она придет за мной.
«Вот те крест! Чтоб мне умереть, если обману».
Часть третья
47
Она
– Девочка Б. Никогда мне это не нравилось. Будто что-то второсортное. Будто тебя на буксире тащат. Жалкая неудачница. Будто ты меньшая часть целого. Вот ирония судьбы – ведь я мозг этого ансамбля и всегда им была. Шарлотта? Боже мой, как ее описать? Она была храброй. Сильной. Бешеной и коварной. Да, этого у нее не отнимешь. Но я была всегда чуточку умнее. И до сих пор такой остаюсь. Но я не менялась. В отличие от нее.
И знаешь что? Я, вообще-то, приятно удивлена, что она зашла так далеко в моей игре. Я не была уверена, что она найдет в себе силы – убежать. Я надеялась, что она убежит. Надеялась, что включатся ее прежние инстинкты, но на это я не рассчитывала. Люди с возрастом меняются. Вот в чем скука взросления. Но есть другие изменения, после которых может появиться Лиза.
Прежняя Шарлотта, моя Шарлотта, – тут я бы не испытывала никаких сомнений, – она почувствовала, что будет дальше, и убежала. Может, она была и не столь умна, но берегов не знала точно. То, во что она превратилась, твоя мамаша, в обычную тетку средних лет, – я думала она будет сидеть, как безмозглая мокрая курица, пока ее не засадят за убийство Джона, после чего она проведет остаток своей жалкой жизни за решеткой, размышляя, что случилось с тобой, пока весь мир будет требовать от нее сказать им, куда она спрятала твое тело.
