«Смерть быстро идет ко мне», – подумал он. И стало ему немного страшно. Вот сейчас он увидит разных духов. Как-то он встретится с ними?.. Хоть бы скорее миновать их и достигнуть назначенного ему места… Потом следующая мысль Сарыха перешла опять к тому миру, который он покидал. Да вот сына дома нет…
Одной Маран будет трудно… Наверно, много народу соберется на похороны его, Сарыха. Много он лет жил на свете. Много людей знают его. Приедут не только с Ахсаса, но и с Базы и с Сыр. Несколько овец придется заколоть. Жалко, что они еще не совсем заправились с зимы… Наверно, и коня заколют. Как бы не закололи его любимую серую кобылицу. Надо сказать… Но нет… ему вдруг сделалось все равно… Все куда-то стало уплывать. Не хотелось уже ни говорить, ни смотреть, ни думать… Мысль все больше и больше слабела. Инстинкт жизни в Сарыхе потухал… В его сознании мелькали смутные образы окружавшей его в течение 75-летней жизни обстановки, событий из его жизни, а также его близких людей, знакомых, недругов, приятелей… Эти образы становились все бледнее и отдаленнее… Но вот внезапно потухающее сознание его уловило один образ, и в то же мгновение лицо его вновь оживилось, глаза открылись, и он медленно, но довольно внятно сказал невестке:
– Миран, позови сюда абыса. Скажи, что Сарых умирает и хочет проститься с ним.
Марон немедленно побежала к абысу. Она и сама чувствовала к абысу какое-то влечение. Абыс не заставил себя ждать.
– Что, друг Сарых, захворал? – спросил абыс, наклонившись к лежащему на земле Сарыху, вновь потерявшему сознание. – Не слышишь? Сарых, здравствуй! Я, абыс, пришел к тебе. Ты меня звал.
Сарых раскрыл глаза и, узнавши абыса, оживился, и что-то радостное показалось в его взоре.
– Ах, абыс, дай мне свою руку… Прощай… ухожу… В эту ночь был у меня Таг-Эзи и позвал меня. Вот я и умираю… я вспомнил про тебя, и мне жалко стало, что я больше не увижу тебя… Как жалко, что на том свете мы пойдем с тобой не по одной дороге… Мне с тобой было бы хорошо, не страшно… Но ты, абыс, и когда умрешь, пойдешь к своему доброму Христу… А я… но я и там буду тебя вспоминать… Прощай… Не забывай старого Сарыха…
– Иди с миром, Сарых!.. Хозяин мира да будет милостив к тебе. Он, премудрый и милостивый, даст и тебе то доброе, что может принять твоя душа. Через него все доброе встретится на том свете вновь…
– Спасибо, абыс. Мне хорошо, что ты пришел и говоришь со мною… Должно быть, твой добрый Кудай здесь же с тобою… Оттого мне стало так хорошо… Поблагодари Его за меня, славный абыс… Ты там, в церкви… кланяешься Ему… Поклонись и за меня…
– Я помолюсь, Сарых, доброму Кудаю, чтобы Он дал мир твоей душе… И ты сам не бойся, скажи Ему, попроси Его, чтобы Он помиловал тебя.
Сарых поднял глаза к небу, клочок котораго был виден в юрте через тюлюок, и слабо, но сосредоточенно произнес: «О добрый Кудай! Помилуй меня, слабого старика»…
Луч вчерашнего заходящего солнца в этот миг озарил лицо Сарыха. Все увидели, как это лицо вдруг стало спокойно, взор застыл на одной точке, а рука Сарыха, бывшая в руке абыса, сделалась тяжелее…
Корпус его вытянулся. Он вздохнул. И Сарыха не стало на этом свете…
Прошло три года. В Ас-пильтирне произошло много перемен. Число русских значительно увеличилось. Приехал новый семейный абыс. Добрый старый абыс ослеп и потому был отставлен от службы. Но он не покинул обитателей долины Агыбана и Ахсаса. Неожиданно для себя, очутившись на склоне лет своих в роли миссионера среди языческих инородческих племен, он полюбил всей душой этих детей природы. После пятилетнего служения среди них он еще более привязался к ним. Полюбили его и привязались к нему и инородцы. С внешней стороны в работе абыса не было успеха. Он почти никого не окрестил из инородцев. Но это только потому, что он не торопился крестить. Он мог бы окрестить очень многих, но он знал, что это крещение было бы несознательным. А он не хотел этого. Он верил, что придет время, когда путем продолжительнаго и прочнаго влияния христианской проповеди словом и жизнею на инородцев в мировоззрении последних произойдет коренной перелом и они сознательно и с верой будут принимать крещение. В таком же смысле писал ему его друг и товарищ по учению, который, будучи миссионером в одном сибирском углу, уже имел радость видеть плоды своей работы. Абыс мечтал об открытии школы, о влиянии ея на жизнь инородцев, но не успел осуществить этой мечты. Лишившись зрения и службы, он, однако, не лишился добраго, отзывчиваго сердца. Ему было жаль покидать инородцев. Родных у него никого не было. И он решил остаток своей земной жизни провести среди этих непросвещенных людей с тем, чтобы, насколько возможно, послужить им еще. Со своим заместителем он не мог сойтись во взглядах. Новый абыс был человек не злой, но больше заботившийся о своем благополучии, чем о спасении своей паствы. Он почти совершенно не интересовался внутренней жизнью инородцев. Относительно крещения был согласен с писарем, и действительно у них дело пошло быстро. В первый же год новый абыс окрестил свыше сотни человек. Когда старый абыс говорил ему, что окрещенные им инородцы продолжают шаманить и почти ничего не сознают, к чему обязывает их крещение, то он возражал:
– Э, батенька мой, да ведь вы учили историю. Помните, когда св. Владимир крестил русских, те тоже плакали о своем Перуне и не больше понимали христианскую веру, что и наши инородцы, а однако же благодаря этому весь русский народ стал христианским. Это будет гордость с нашей стороны, если мы захотим сделать лучше, чем Владимир святой…
– То, что князь Владимир по обращению своем в христианство, – ответил старый абыс, – в своей личной настроенности и жизни настолько переродился и возвысился, что церковь его причислила к лику святых, вовсе не обязывает нас повторять ошибки своих предков по вере в деле просвещения язычников и обращении их в лоно церкви. Ошибаться же может всякий человек. Ошибался, как видно из Писания, апостол Петр. Мог ошибиться, следовательно, и равноапостольный князь Владимир. К тому же в истории нет достаточных данных, чтобы судить о том, чья здесь больше была ошибка – самого ли Владимира или его советников и церковных правителей того времени. А что это была ошибка, я не сомневаюсь, так как вся последующая история русской жизни и до сих дней носит на себе характер двойственности. И до сих пор среди русских слишком мало истинного христианства…
От таких слов новый абыс возмущался и начинал горячиться. Такая точка зрения ему казалась чуть ли не еретической. После двух-трех бесплодных попыток до чего-нибудь договориться старый абыс решил больше на эту тему не говорить со своим преемником. Вскоре же он оставил Ас-пильтирн, чтобы путешествовать из ала в ал.
Вскоре вся долина Ахсаса знала, что «каракчох абыс» (слепой священник) ходит по алам и везде рассказывает о том, как надо жить. В большинстве случаев его слушали внимательно. Но абыс не обольщал себя, он знал, что от этого внимания до веры еще далеко; но он и смотрел на свою работу лишь как на подготовку почвы для будущего посева. Он глубоко верил в то, что ни одно доброе слово не погибнет совершенно бесследно. И вот он ходил и ходил по селениям и юртам язычников, говорил о правде, святости, о борьбе с природною греховностью, о Христе и Его учении… У него был мальчик вожатый. С потерей телеснаго зрения абыс еще более развил в себе душевную зоркость и сердечную чуткость к горю и страданиям человеческим. Многие после его ухода из ала говорили:
