Меховецкий прервал слова Вельского и, рассматривая бармы, сказал:
— Этого украшения нет у других европейских государей. Что это такое? Род воротника или нагрудных лат из семи золотых блях с изображениями событий из Святого Писания. К чему служит это украшение?
— Бармы — слово греческое, означающее, как тебе известно, бремя, тяжести, — отвечал царь. — Это должно напоминать царю, что державство есть бремя, а не радость.
— Премудро! — сказал Меховецкий. — Не худобы всем государям иметь это напоминовение.
— Вот золотые цепи, которые носили великие князья и цари, предки твои, — продолжал Вельский. — Древнейшее сокровище твое, государь, вот этот серебряный чеканеный посох великого князя Андрея Боголюбского. А вот этот серебряный позолоченный посох с узорчатою насечкою принадлежал великому князю Иоанну Даниловичу Калите. Вот самый богатейший жезл великого князя Василья Дмитриевича, золотой, с дорогими камнями. Это также подарок Греческого императора Эммануила. Между множеством других посохов укажу тебе три, государь. Этот посох из рыбьей кости с золотыми троеглавыми орлами, украшенными дорогими камнями, принадлежал отцу твоему и привезен от папы Римского иезуитом Поссевином. А этот резной посох из слоновой кости, оправленный в позолоченное серебро, с острым железным наконечником, отец твой носил всегда с собою и, когда разговаривал с человеком ему ненавистным, то упирал острым концом в ногу своего раба и облокачивался на посох. Когда же гнев смущал его сердце, сие же острие выгоняло душу из тела.
— Знаю, знаю! — сказал царь. — Три венца покоренных царств должны закрывать этот посох.
— А вот и единороговый посох с золотом Бориса Годунова, — сказал Вельский.
— Пусть здесь останется в память его за доброе управление моею казною, — примолвил царь.
— Под этим покрывалом стоит престол Мономахов, — продолжал Вельский. — Он из орехового дерева, с чудною резною работою и мудрыми надписями. На нем садятся цари только при венчании и в торжественные случаи. Годунов садился всегда на престол, украшенный дорогими камнями, подаренный ему Персидским шахом Аббасом. Он и теперь в Грановитой палате.
— Пусть останется до времени; я велю сделать для себя престол по новому образцу.
— Государь! боюсь, что тебя утомит рассматривание всех этих дорогих вещей, корабликов, часов разных видов, золотых чаш и стоп с дорогими камнями, которые стоят здесь на полках. Это подарки иноземных царей и послов их. В этих коробках хранятся жемчуг и дорогие камни, всего сорок четыре четверика
[353]. Вот разложены пятьдесят пар царского платья и двадцать покрывал, вышитых жемчугом и осыпанных дорогими камнями по парче, бархату и алтабасу. В этих ларцах находятся дорогие уборы: перстни, серьги, ожерелья. Сокровища твои несметны, великий государь!
[354].
— Слава Богу, что будет чем делиться с моими верными друзьями, — примолвил царь.
— Царское сердце, доблесть Иоаннова! — воскликнул Вельский. — Теперь надобно тебе, государь, пройти на другую половину, где хранится царское оружие из серебра и золота и конские сбруи, осыпанные дорогими камнями. Ты можешь, государь, снарядить тысячу воинов в серебряные панцири и снабдить их дорогою сбруей. Там же две кладовые наполнены кусками бархата, парчи, сукна, алтабасу и всякими дорогими тканями.
— Пойдем туда в другое время, — сказал царь. — Теперь пора к боярам. Они верно, ждут меня.
— Удивительное богатство! — воскликнул иезуит в восхищении. — Этим бы можно было ниспровергнуть все расколы, нанять войско…
— Патер Савицкий! — возразил царь, — скажите: есть чем заплатить все долги в Польше, и умерьте свой восторг, вспомнив, что эти сокровища принадлежат не Иезуитскому ордену, а мне, царю Московскому!
Патер поморщился, прочие улыбнулись.
* * *
Вышед из кладовых в сени, царь встретил горбуна в пестром платье, который поклонился ему и, подавая палку и гребень с веретеном, сказал:
— Челом бью господину моему! Вот тебе от меня подарок!
— Это что за урод? — спросил Лжедимитрий.
— Шут Годунова Кирюшка, — отвечал Вельский.
— Покойный Борис сказывал, что шут лучше, чем плут, — сказал Кирюшка. — В плутах, кормилец, у тебя не будет недостатка, а мое место пока еще не занято.
— Недурно, — примолвил царь. — На что же ты мне даешь это?
— Палку возьми себе, а гребень с веретеном отдай твоим боярам, — сказал шут. — Молодцу владеть палкой, а бабам прясть!
Все засмеялись, и Меховецкий сказал:
— Пусть он останется при дворе, государь! Шутовской кафтан не всегда прикрывает дурачество.
— Если б всех дураков наряжать в шутовские кафтаны, так мое платье вздорожало бы, а боярские шубы подешевели, — возразил Кирюшка. — Спроси, кормилец, у Богдана, почем продается золотник ума в твоей Думе!
— По сту палок, которые надобно тебе отсчитать вперед, — сказал с досадою Вельский.
— Ну, видишь ли, кормилец, что моя правда. Возьми палку, возьми! Ты с ней доберешься толку.
— Кирюшка! принимаю тебя в службу, — сказал царь, смеясь. — Где же ты проживаешь во дворце?
— В том месте, без которого не обойдется ни дурак, ни умный: на поварне.
— Ступай же теперь с Богом и живи, как прежде, — сказал царь.
— Спасибо! За это скажу тебе сказку. Украл мужик лошадь, а чтоб не узнали ее, так выколол ей глаза. Напившись допьяна, мужик лег в сани, заснул и опустил вожжи; лошадь попала с ним в яму — и сама убилась, и мужика расшибла. Конец!
— Что это значит? — спросил Лжедимитрий с принужденною улыбкой.
— Значит то: держи ухо востро, не опускай вожжей и смотри в оба, — сказав это, Кирюшка выбежал из сеней.
* * *
В Грановитой палате царь застал бояр и дворян думных. Все с подобострастием ожидали приказаний царя. Он подозвал к себе думного дьяка Афанасия Власьева и сказал:
— Афанасий, ты должен составить известительную грамоту к Польскому королю Сигизмунду о благополучном моем прибытии в мою столицу. Я переменяю титул царский: запиши тотчас.
Думный дьяк вынул из-за пазухи бумагу и письменный прибор, стал на колено и начал писать, что царь говорил громко:
