— Бей ляхов! — воскликнули в толпе. Раздались выстрелы, и Осмольский пал, пронзенный пулями. Марина лишилась чувств. Сквозь толпу народа пробился Михайло Татищев.
— Стойте, православные! — воскликнул он. — Русские не воюют с женщинами. Изыдите! — Народ беспрекословно повиновался, а Татищев велел вынесть тело Осмольского и поставил стражу у дверей.
— Где обманщик? Где расстрига? Где богоотступник? Где еретик и чернокнижник? Ушел! Спасся! Ищите его! — раздалось в царских палатах.
Вдруг под окном, в той стороне, где были остатки каменного основания сломанного дворца Годунова, послышался женский голос:
— Он здесь! сюда! сюда! Здесь чернокнижник! — Народ бросился из палат и побежал стремглав туда, где слышан был женский голос.
Лжедимитрий, видя невозможность защищаться, выпрыгнул из окна, вывихнул себе ногу, разбил грудь и голову и, обливаясь кровью, лежал на земле. Стрельцы московские, бывшие на страже на Кремлевской стене, окружили его. Никто не смел поднять руки на того, кого недавно почитали царем законным.
— Верные мои слуги! — сказал Лжедимитрий слабым голосом, — не верьте мятежным боярам! Они хотят избыть меня, чтоб самим править Московским государством. Я истинный сын царя Ивана Васильевича! Я законный государь ваш! Защитите меня, и я отдам вам все имущество бояр, жен их и детей; сделаю вас первыми людьми в Московском государстве. Не выдайте того, кому вы целовали крест; не губите душ ваших изменою!
В это время прибежал народ и с ним бояре, князь Дмитрий Шуйский, Василий и Иван Васильевичи Голицыны, князь Иван Семенович Куракин, Михайло Глебович Салтыков, Михайло Игнатьевич Татищев и многие другие.
— Прочь отсюда, стрельцы! — воскликнул Татищев. — Выдайте еретика и разойдитесь!
— Нет, не выдадим, пока царица-инокиня не скажет, что он не сын ее! — воскликнули из толпы стрельцов.
Михайло Глебович Салтыков вскочил на коня и ускакал.
— Покайся! — завопил князь Иван Голицын. — Скажи, кто ты, злодей! Не смущай России пред последним твоим часом!
— Вы знаете: я Димитрий!
[403] — отвечал несчастный ослабевающим голосом.
— Вот он! Вот он! — закричали в народе. Прискакали на конях князь Василий Иванович Шуйский и Михайло Глебович Салтыков.
— Царица-инокиня покаялась пред народом в обмане. Она говорит, что сын ее Димитрий умер на руках ее в Угличе, а этот — бродяга, обманщик и еретик! — воскликнул князь Василий Иванович Шуйский.
— Выдайте нам богоотступника! — кричали в народе. Но стрельцы не допускали к нему никого.
Лжедимитрий умоляющими взорами смотрел вокруг себя и говорил тихо:
— Спасите меня, спасите меня!
Чрез толпу народа и стрельцов пробилась женщина. Лжедимитрий взглянул на нее, и взоры его омрачились, дыхание сперлось.
— Калерия! — воскликнул он.
— Иди в ад, злодей! — воскликнула Калерия. — Ты не знал любви, узнай месть! Что вы стоите здесь! — сказала она боярам. — Ступайте в Стрелецкую слободу, сожгите домы клевретов чернокнижника, избейте жен их и детей!
— Славно! — сказал Татищев. — Пойдем в Стрелецкую слободу. Пусть огонь и меч истребит корень нечестивых!
Ужас овладел стрельцами. Они опустили ружья и разошлись. Толпа народная сомкнулась вокруг Лжедимитрия.
— Пропустите! — воскликнул голос в толпе.
— Кто это? Кто это? — кричал народ.
— Это телохранитель, ливонский дворянин Фирстен-берг, — сказал Татищев.
— Чего ты хочешь? — спросил Салтыков.
— Хочу взглянуть на того, кому присягал в верности, и умереть или защитить его! — отвечал Фирстенберг.
— Поди прочь отсюда или тебя убьют! — воскликнул Татищев.
— Пусть умру, но не изменю клятве и не оставлю царя в бедствии! — отвечал Фирстенберг. — Я для того ношу оружие, чтоб защищать его. Немцы не знают измены! Не изменили мы Годунову, не изменим и Димитрию!
— Так умри же с ним! — воскликнул один дворянин и выстрелил в Фирстенберга. Он упал на землю.
— Жаль верного слуги, — сказал кто-то в толпе. — Да, нечего сказать, а немцы умеют служить верно! Честные люди; жаль, что не православные!
Из толпы вышел человек ужасного вида, с всклоченною черною бородой, обрызганный кровью, бледный, с впалыми глазами; он занес бердыш на Лжедимитрия, остановился и с зверскою улыбкой смотрел ему в лицо, чтоб насладиться выражением страха и боли в чертах несчастного.
— Кто это? — спросили в толпе.
— Иван Васильевич Воейков
[404], дворянин служивый! — отвечали другие.
— Что медлишь, Иван! — воскликнул Татищев. Воейков ударил бердышом, и Лжедимитрий, который сидел на земле, опираясь руками, упал навзничь. Народ ужаснулся. Еще некоторые сомнения гнездились в душах: простолюдины в мятеже следовали только внушению бояр.
— Аминь! — сказал дворянин Григорий Валуев и выстрелил в Лжедимитрия из ружья. Он еще поднялся, встрепенулся, бросил последний взгляд на народ, страшным голосом закричал: «Виноват!», захрипел — и скончался.
В толпе народной раздался хохот, все с ужасом оборотились в ту сторону и увидели женщину, бледную, с блуждающими взорами. Она срывала с головы повязку и фату и попирала их ногами; захохотала в другой раз, страшно взглянула на небо, упала без чувств. Чернец, пробиваясь сквозь толпу народа, поспешил к ней на помощь и, взглянув на нее, с отчаянием возопил:
— Калерия!
— Отче Леонид! — сказал купец Федор Конев. — Ты знаешь эту несчастную? Кто она?
— Сестра моя! — отвечал чернец. — Злополучная!
— Перенесем ее в царские палаты и подадим ей помощь! — примолвил Конев.
— Она умерла! — сказал жалобно отец Леонид. — Несчастная жаждала мести, насытилась и не перенесла удара! Она умерла!
— Прости ей, Господи, и спаси душу ее! — примолвил Конев, перекрестясь.
* * *
Царица-инокиня Марфа во все царствование Лжедимитрия только однажды показалась народу, в то время, когда он торжественно встретил ее при возвращении из заточения. С тех пор жила она уединенно в келье Девичьего монастыря и виделась только с ближними родственниками. Царь почти ежедневно посещал ее, но без свидетелей. Никто не знал, что она думала о царе, называвшемся сыном ее, но все знали ненависть ее к Годуновым и радость о возвеличении рода ее, Нагих, при новом царе. С ужасом и горестью узнала она о народном восстании и ожидала смерти, простершись пред святыми иконами. Толпы народа шли с воплями к Девичьему монастырю, вломились во двор и остановились под окнами ее кельи. Князь Василий Иванович Шуйский с сонмом думных бояр вошел в келью.
