— Очисти душу свою смирением и покаянием: кровь, невинно пролитая, вопиет к небу об отмщении. Богатство твое — гнилость, дары и милостыня — добыча ада, и не обратятся к небу, как жертва Каинова
[70]: «Убойтеся имущаго власть по убиении воврещи в дебрь огненную»
[71]. Господь смотрит на сердце, а не на руки, и судит по желанию, а не по исполнению. «Аще убо вы зли суще умеете даяния благо даяти чадам вашим»
[72]. Гордый даятель со стыдом вышел из храма, ибо он искал славы земныя, а не спасения души и покоя внутреннего.
— К чему клонится речь твоя и на кого ты метишь своею притчей? — сказал царь грозно.
— Судья твой — Бог, а не я, государь! — сказал монах, низко поклонясь. «Сердце царево в руце Божией». Он один ведает тайные твои дела и помышления, он один награждает и наказует царей. Я к тому рассказал быль, чтоб показать тебе, что кажущееся великим на земле, иногда бывает малым пред Богом. Мир видит дела твои, чтит тебя и превозносит. Благо тебе, если всякое дело проистекает из чистого источника. Не о тебе думал я, государь, рассказывая быль, но обо всех сынах земли, от мала до велика, от царя до нищего.
— Довольно, Бог с тобой! — сказал Борис. — Ты молод, но язык твой льстив и ум коварен. — Он вынул из столового ящика горсть ефимков
[73] и подал монаху. — Возьми это и ступай с Богом восвояси.
— Я доволен твоею милостью, государь, и не возьму денег, — отвечал монах.
— Возьми на украшение храма твоей обители, — сказал Борис и, завернув деньги в шелковый платок, отдал монаху. — Ступай за мною! — примолвил царь, отпер противуположные двери, вывел монаха в другую комнату и позвал служителя, которому велел проводить его на улицу.
* * *
Лишь только царь Борис Федорович возвратился в свою комнату, вошла туда царица с царевичем Феодором и дочерью Ксениею. Не могло утаиться от ближних беспокойство, смущение царя Бориса. Лицо его было бледно, глаза мутны, дыхание тяжело.
— Ты нездоров, государь, — сказала царица, — не лучше ли посоветоваться с лекарем?
— На мою болезнь нет лекарства, — отвечал Борис, — но это пройдет. Что день, то гнев, неудовольствие, досада! Ты знаешь, что мне невозможно обойтись без этого. Самые близкие ко мне люди не исполняют моих приказаний. — Царевна потупила взоры при сих словах родителя и покраснела. Борис продолжал, обращаясь к царице: — Твоя Марья Даниловна делает беспрестанно глупости: созывает в мои палаты разных бродяг; то не хочет лечиться, то лечится по-своему; внушает дочери моей ненависть к иностранцам. Я думаю выбрать из боярынь или княгинь какую-нибудь умную женщину… Мне наскучила эта старуха. — Борис опустил голову и замолчал.
— Помилуй, государь! — сказала царица, — ты убьешь бедную Марью, если удалишь ее от нашей дочери, которую она взлелеяла и вскормила на своих руках. Марья — вторая мать Ксении, они так любят друг друга! Неужели ты захочешь расстроить счастье твоего семейства? Марья принадлежит к семье нашей. — Царевна не могла удержать слез при мысли, что ей должно расстаться с доброю нянею, и горько заплакала.
— Успокойтесь, успокойтесь! — сказал Борис, тронувшись. — Пусть будет по-вашему, я только думаю так… но не хочу нарушать вашего счастья, если вы почитаете это счастьем. Боже всевидящий! чем я жертвовал, на что отваживался, что претерпел для вашего счастья, дети мои! Мне ли нарушать его? Обнимите меня! — Юный Феодор и Ксения бросились в объятия родителя. Глаза Бориса омочились слезами. Он замолчал и погрузился в думу.
— Мы пришли звать тебя на вечернюю молитву, — сказала царица. — Священник ждет в образной.
— Молитесь, молитесь, дети мои! — воскликнул Борис. — Ваш родитель имеет нужду в заступлении чистых душ. — Борис опомнился и продолжал: — Как царь я должен карать й миловать. Быть может, в числе обвиняемых и осуждаемых есть невинные, за которых я должен буду отвечать.
— Отвечать будут те, которые смущают тебя злыми изветами, которые скрывают правду пред твоим царским престолом, а не ты, творящий суд и правду по видимому и слышимому, — сказала царица.
— Молитесь, молитесь, дети, за царя и родителя! — воскликнул снова Борис. — Вы еще чисты и непорочны, как агнцы: Господь внимает праведным.
— Мы всегда молимся за родителей, — сказала Ксения.
— И не имеем другого желания, кроме твоего счастия, — примолвил Феодор.
— Милый друг мой Борис Федорович, пойдешь ли с нами в образную? — спросила царица.
— Нет, добрая моя Мария! ступай с Ксенией и, помолившись, отпусти священника, а после идите почивать с миром. Я останусь с Феодором. — Борис, сказав сие, простился с женою и благословил дочь. Когда они вышли из комнаты, Борис велел сыну сесть возле стола. Несколько времени продолжалось молчание. Наконец Борис сказал:
— Сын мой! я старею, недуги одолевают мое тело, внутренняя скорбь истощает душу. И цари — смертны! Я приготовил тебе наследие, которое мне и не мечталось, когда я был в твоих летах. Были времена грозные при Иоанне — я пережил их. Много было козней противу меня при Феодоре — я их избегнул и из раба сделался повелителем обширнейшего царства в мире. Господь дал мне тело крепкое, душу твердую и ум, способный понимать пользу и вред от дел человеческих; но я не получил такого воспитания, какое даю тебе. Под руководством иностранных наставников ты изучаешься всему, что нужно, чтоб быть мудрым правителем. Мудрость целого мира пред тобою: изучай умом, но избирай сердцем советы мудрецов. Люби народ свой; без этого ты можешь быть знаменитым, славным, но никогда не будешь счастливым, — Борис остановился.
— Родитель мой! — воскликнул юный царевич. — Зачем смущаешь себя черными мыслями? Тебе еще далеко до глубокой старости, и Господь сохранит тебя для нашего счастья, для счастья России. У кого мне лучше учиться царствовать, как не у тебя, государя, избранного сердцами народными, прославленного подданными и чтимого иноземными владыками?
— Ты находишься в других обстоятельствах, сын мой, — возразил Борис, — и потому тебе предлежит иной путь, нежели мне. Я избранный царь, а ты будешь царь наследственный: важное преимущество предо мною! Гордые бояре и князья рода Рюрикова, родственники и ближние угасшего царского племени, не могут никогда забыть, что я был им равный и даже низший по местничеству
[74]. Они неохотно мне повинуются и беспрерывно сплетают новые козни ко вреду моему. Если Господь допустит мне еще пожить несколько лет, я очищу вертоград царский от плевел крамолы, исторгну с корнем ядовитые зелия, виющиеся вокруг родословного моего дерева. Многие враждебные роды должны погибнуть для общей безопасности и спокойствия, и ты будешь царствовать над новым поколением, которое от колыбели привыкнет чтить тебя будущим своим владыкою, взирать на тебя, как на существо высшее, рожденное для власти. Повторяю: на твоей стороне важное преимущество, сын мой, ты найдешь все готовое, пойдешь путем очищенным…
