– Но там же уникальная аппаратура, – заболел за свою технику инженер, – один радар чего сто́ит!
– Я понимаю. Подумаем.
Думали. Совещались – сомнения были. Жаба душила – радар (как минимум) было жалко. Во-вторых, пусть тут места недоступные, но а вдруг техника из будущего попадёт в нежелательные руки?
Тем не мене ресурс вертолёта тоже был не безграничным. К этому примешивалось ещё нежелание подрывать «Миля» на глазах у эскадры.
Однако повод отправиться за потерей нашёлся… и буквально огорошил – когда гоняющих туда-сюда «за» и «против» кэпа со старпомом оператор заставил сфокусироваться на экране:
– Вот смотрите. Это в записи, он проходил ещё на тысяче, минут двадцать назад.
– А приблизить нельзя?
– Я на компе хотел обработать, но… – оператор перещёлкнул, ставя картинку онлайн, – у него как раз выработалось горючее. Опускается. Он уже на парашюте. Его ветром опять понесло к югу. Немного крутит, но вот… стоп-кадр удачный. Видите – длинное, немного возвышается над торосом. Хрень-оглобля какая-то.
– Не оглобля, – приблизив лицо к экрану, уверил Шпаковский, – это фрагмент борта или обшивки корабля. Снегом сильно прибито, запорошено, очертания не разобрать. Чёрт меня подери! Это буква «S» там проглядывается? Или…
– «Сомов»? – моментально предположил старпом, выглядывая на экран из-за голов. – Или шхуна затерянная.
– Не похоже. С какой это высоты?
– Метров восемьсот – пятьсот.
– Не похоже, – повторил капитан, – крупная уж больно. Вполне, что и не буква «S», а цифра «5». Но и не старина́ вековая. Когда это на борта́ парусников и пароходов наносили такие крупные надписи?
– Красненькое, или мне кажется? – заметил кто-то.
При вращении «парашютиста» удалось ещё пару раз под более низким углом что-то увидеть, но совсем уж нечётко.
Вскоре беспилотник встретился с поверхностью и камера автоматически (через секунд двадцать) отключилась.
– А ведь он недалеко упал, метров триста от этой штуковины. А? Так? – заводился Шпаковский.
– По маяку мы легко отыщем, – видя, что капитан всё ещё раздумывает, поддакивал инженер.
– И даже ночью, – переглядывался с тем Шпаковский, находя полное взаимопонимание, – до заката час с небольшим. Туманов практически нет.
– Это ты к чему? – Черто́в переместился к штурманскому столу, шевеля губами, чуть склонив голову, что-то прикидывая.
– А к тому, что можно и ночью смотаться, чтобы вертолом не рисоваться. Льды такие, что далеко от эскадры, конечно, не отбежишь, но по темноте, если только с «Суворова» чего и увидят…
– Да я не против, – капитан всё ещё глазел на карту, – я просто взвешивал шансы отыскать на обратном пути… и артефакт, и нашу вещь. Не вариант. Маяк умрёт. Льдина удрейфует чёрт знает куда.
И, определившись, дал добро:
– Да! Работаем! Только надо Рожественскому объяснить. Пусть хоть сам за штурвалом на мостике стои́т, но чтоб без посторонних глаз.
* * *
Как стемнело, расчехлили «Миля», подготовили к полёту. Новость уже пробежала по ледоколу, и градус любопытного возбуждения зашкаливал. Ужин в столовке умяли, слизав с тарелок, не заметив за фантазиями и версиями, в говорильне.
Примчал Волков – грудь вперёд-де: «И я полечу!»
Черто́в кряхтел, завидовал – тоже хотел, но не везде ж капитан должен быть затычкой. Оставлять судно не с руки.
Шпаковский с Рожественским лялякал минут сорок. Вышел из радиорубки – отдуваясь, аж вспотел:
– Вот странный этот типэло Зиновий! То как собака злодейская… неадекватная…
– Что там опять? – интонацией взрослого к ребёнку спросил капитан.
– Да хотя бы с «Ермаком». Я на досуге в ночную вахту потрепался с нашими на эскадре. Оказывается, по его приказу (Рожественского), с матом и угрозами, «Ермака» на торосы и погнали, запоров.
– Не удивлён, – кивнул Черто́в, – стрелять хоть не стали в бедного Фельмана? С Зиновия станется
10.
– А тут я ему подробно о находке, чтоб он сдуру не заупрямился. Расписал всё с вдохновением, загадочно. Так он едва ли не с нами хотел помчаться. Видно, и у него… в попе романтика открытий взыграла.
Старшим полетел Шпаковский. Взяли Волкова и, естественно, спеца-инженера.
Не включая бортовых огней (до поры), «Миль» ушёл в ночь.
* * *
Специалист с казанского ОКБ сидел на штатном месте штурмана, на нём же были единственные свободные шлемофоны. На коленях он держал свой планшетник, следя за сигналом радиомаяка:
– Всё, мы над ним!
Включили прожекторы, зависнув на высоте, чтобы не поднимать снежную пыль.
– Нашу машинку я вижу, – доложил бортинженер, – ищем артефакт.
Вертолёт пошёл кругами, расширяя поиск. Минут через двадцать наткнулись на искомое. Прожектор бил пятном, не давая даже тени, и оценить, что же это всё-таки увязло во льдах, пока не удавалось.
– Садимся. Сначала забираем беспилотник. Потом топаем к объекту.
Отыскали даже отстегнувшийся парашют – тот был ярко-красный и обнаружился неподалёку. Всё снесли на борт.
Потом всей толпой, орошая всё вокруг светом фонариков, двинули по направлению к загадочной находке.
Сверху казалось, что идти будет недалеко, однако ковылять, постоянно вязнув в снеге, пришлось неожиданно хлопотней, чем рассчитывали.
Подошли ближе, и теперь было видно, что это что-то длинное, присыпанное снегом. Один фрагмент, видимо тот, который и разглядели с воздуха, немного возвышался надо льдами, закругленным концом чётко выделяясь на фоне серого горизонта. Ветер очистил его от снега, и он матово поблёскивал в рассеянном свете луны.
Ещё на подходе Шабанов завороженно проговорил:
– Я как в детстве очутился, когда смотрел «Туманность Андромеды»! Так и хочется выкрикнуть: «Звездолёт!» Как там он звался? «Парус»!
И первым же сообразил, выхватив характерные детали:
– Это не корабль!
Санкт-Петербург
Тоска. Унылое ощущение бездарной пустоты.
Стол аккуратно «завален» бумагами. Расстелена, чуть свисая за край, карта. Полупустой забытый стакан остывшего чая. Ленивая рука и взгляд перебирают страницы и буквы.
