– Радио с Петербурга!
– Наконец!
Примчал в радиорубку:
– Давай!
Взял гарнитуру:
– Алфеич! Привет. Какими судьбами! Мы уж и не ждали…
Понеслось… Сначала на радостях – «как дела… что там у вас… как жив-здоров?». Обменялись коротко, взахлёб и сумбурно.
Вот на «жив-здоров» Гладков и остудил неприятным:
– Престин убит…
– Ёх!.. То-то я смотрю, «скуратовская» радиостанция молчит…
– Хана той рации, влезли на «Скуратов». Престин хоть и успел там вроде даже поджечь, чтоб супостат не дознался, да сам не уберёгся.
– Вот так дела! Жаль мужи… э-э-э… Константина Ивановича. Кто?
– Островитяне, походу. Разведка…
– Погоди, япы?
– Англы.
– Ты смотри, какие прыткие. Тут один их крейсерок всё крутится, по морям плавать, сука, мешает. Ребята ему сюрприз готовили, да не сложилось… пока.
А вот тут Гладков вроде бы буднично ляпнул про «кафтан» – что-то там про аудиенцию, то-сё, типа приличествующие одежды и всякое-прочее. Но главное было то, что про «одежду». А это значит…
«А это значит, что Гладков под приглядом и язык надо попридержать, фильтруя базар. Но гляди ты… – не без удивления от собственной прозорливости, подумал Черто́в, – а наша-то домашняя заготовка пригодилась!»
Основа идейки была почерпнута у великолепного Херберта – типа «боевой язык»
2. Не «эзоп», а ключевые слова. Оговаривали всю эту шпионскую хитрость перед отправкой в Петербург, если честно, вроде бы в шутку «под бутылку», но с прицелом на всякий случай.
«И вот надо же, пригодилось – отработали. – Быстро прикинул: – Не „френч“ – это военные, полиция. А „кафтан“ это скорее дворня, прислуга или чиновники-исполнители. Но всё одно говорить откровенно не может, кто-то за спиной стои́т. Хорошо хоть не „пижама“ или „халат“, эти полосатые… „тюремные“. Вот тебе и добрые патриархальные времена. Вот тебе и „неси́ свет прогрессорства“. Вот тебе доверие и благодарность. Хотя предки в своём праве и логика их понятна. А помня видимое неудовольствие его монаршества во время посещения нас? таких правдорубных, то и вовсе не удивительно. А скорей всего, всё ещё прозаичней. Связь! И информация. Тем более что „скуратовский“ приёмо-передатчик накрылся. А если бы нет? Неужели так и зажимали бы радейку? Неужели? Как непрактично. Или я всего не знаю?.. Что там вообще происходит у наших в Питере? Ведь и не порасспросишь доверительно, если пасётся кто над ухом…»
Так и оказалось.
Из динамика чинно и официально поприветствовал, представившись Ширинкин. Заявив, что рад установлению «беспроводной голосовой связи ледокола с дворцом». Что, дескать, государь-император занят важными делами и в настоящее время не нашёл времени для беседы, поручив все интересующие вопросы обговорить с управляющим Морского министерства генерал-адъютантом Авеланом Фёдором Карловичем.
Наверное, с тем же Дубасовым было бы проще, так как с ним уже имелся опыт общения, вполне в рабочем ключе.
Но Авелан… до него, вероятно, никак не доходило, что на данный момент наладить непосредственный диалог с Рожественским не получится.
Могло показаться (в представлении генерал-адъютанта), что он ведёт разговор через что-то похожее на обычную (допотопную) телефонную станцию, потому как однажды оговорился, пробасив «пусть барышня соединит…».
Тем не менее Фёдор Карлович был достаточно деликатен, терпеливо выслушав о системе коммуникации с ледоколом и с эскадрой Рожественского.
Затем настал черёд ознакомления с общим положением дел близ Карских ворот и дальнейшими планами. Включая уже предпринятые действия.
Кстати заметить, Авелан, слушая, ни разу не перебил. Как и не стал раздавать необдуманных советов и распоряжений, намереваясь дождаться доклада Рожественского. О чём чётко попросил: «связаться с флагманом, потребовать отчёта у командующего эскадрой, сославшись на его авторитет и личное распоряжение императора».
Однако быстро закруглился, словно ему было в тягость. Или показалось?..
Тут Черто́в попробовал поставить себя на его место (шестидесятилетнего, обременённого служебной ответственностью человека): «Кто такие эти на том конце провода… непонятные? Лиц не видел… рук не жал… честь по чести́ не представлялся… только лишь искажённые эфиром голоса́».
И наверняка недовольные настроения самодержца уловил… не иначе.
Так что сеанс связи с Петербургом показался неоправданно коротким… и вроде бы деловым, но опять же – ужасно непродуктивным. Недосказанным.
Не объяснишь же Авелану, что упрямец Зиновий не очень разговорчив «точкой-тире» и может вообще проигнорировать запрос.
«В общем, тупо установили контакт и проверили устойчивость канала», – так же тупо продолжал сидеть в кресле Черто́в, уставившись в одну точку на панели радиостанции с «упавшими» индикаторами приёма. Мысли текли тягучей патокой, беседа с абонентом (как со скрытым оппонентом) почему-то напрягла.
Параллельно в голове сидели непонятки (которые подспудно отвлекали): о Гладкове, о морпехе, о котором даже не успел спросить. Да и о Богдановой. Хотя почему-то считал, что женщине будет проще и безопасней в «почтительном обществе господ и дам».
Лишь бы она сама ничего не учудила.
Снова подумал об Авелане – всё ли он ему понятно и доходчиво объяснил? Даже представив, как тот кивает, ни хрена не понимая и не представляя – бородатый в мундире с эполетами дядька в напяленных на голову наушниках.
«Нелепость».
И разозлился: «Да и чёрт с ними! Пусть они входят в наше положение, а не мы в их. А то – Рожественский этот упёрся… и в Петербурге они там тупят, как будто это не их дело и не в их интересах!»
Услышав покашливание, рассеянно взглянул на радиста, наконец, родив:
– Слышал?
Молчаливый кивок.
– Давай составим радиограмму Рожественскому. И про «Скуратов» с английскими шпионами обязательно упомянем, чтоб Зиновий не думал нас продинамить невниманием.
Через полчаса шифровку отстучали.
– Обед пропустил, – как бы себе заметил капитан, не в силах остановить бурчания в желудке. И кивнул радисту. – Потопаю в столовку. Придёт ответ, оттуда меня выдернешь. Хотя, зная как у них там медленно – успею и «первое» и «второе» умять и жирок завязать у себя в каюте.
Однако в радиорубку капитана вызвали буквально с «котлетой во рту».
* * *
– Ответ? Так быстро?
– Открытым, – коротко брякнул радист, протянув расшифровку с Морзе.
