– Так точно. Личному составу необходимо немедленно устроить банно-прачечный день. А то столько суток в пути…
– Это хорошо, что вы печётесь о своих солдатах и не даёте их в обиду. Наслышан уж о вашем конфликте в Харбине.
– На самом деле вышло недоразумение. Господа поручики по новой форме не опознали во мне офицера, позволили себе лишку и… вот и получили по заслугам.
Брусилов усмехнулся в усы, почти плотоядно обнажив зубы:
– Военные на то и военные, чтобы проявлять свою агрессивность.
Оставив штабс-капитана заниматься своим подразделением, генерал отбыл в ставку на совещание штаба.
Новоприбывшие давали повод для размышлений.
Признаться, Брусилов оказался в весьма неоднозначной позиции. Имея на руках повеление императора, ему, несомненно, кое-что удалось исполнить. Пример тому удачные действия вверенного ему корпуса в битве при Шахэ. Только вот Куропаткин, пользуясь своей неограниченной властью командующего армиями, снова подмял всё под себя, дотошно вникая во всякие мелочи, отдавая распоряжение чуть ли не на ротном уровне, полностью сковывая руки корпусных генералов. Чего стоит его ответ на предложения по намечающемуся наступлению недавно прибывшего на Дальний Восток генерала Гриппенберга:
– Я всецело сочувствую благородному порыву Оскара Казимировича, однако он здесь человек новый, посему… Посему нахожу разумным ещё раз ознакомиться с обстановкой, обдумать всё с хладнокровием и тщанием, приступив к делу с должным усердием. Не должно нам переходить границ безрассудства. Без горячности, господа!
Сейчас же сопроводительный приказ из Петербурга, относительно нового батальона, содержал и Высочайший рескрипт о «предоставлении самостоятельности и всемерном содействии» этому молодому штабс-капитану.
Брусилов видел в том возможность более решительных действий хотя бы на его, локальном, участке фронта.
«В конце концов, – успокаивал он себя, – имеем прямое предписание государя. Да и устав гласит, что „командующий армии распоряжается по своему непосредственному усмотрению“, пусть и руководствуясь указаниями главнокомандующего, будь оно всё проклято».
* * *
Стоит только поражаться, недоумевая, почему история, которую мы называем «альтернативной», при попытках надавать ей пинков под зад в виде небезосновательных и подкреплённых послезнанием факторов, упрямо пытается отыграть в своё привычное русло. Складывается впечатление, что риторическая расхожесть – «время, как вода» верна, и заставить течь её, эту «воду времени», иным путём, а то и вовсе сломить преграду-плотину обстоятельств, крайне проблематично.
А учитывая, что в данном времени и месте мы имеем дело не с природными явлениями, а вроде бы как с волеизъявлениями людей, то впору поверить тем фаталистам, кои твердят, мол, «судьба играет человеком» и всё такое…
И получилось у нас, что генерал от инфантерии О. К. Гриппенберг прибыл на Дальний Восток на месяц раньше, чем было в реальной истории, но государь так и не отдал приказ об отстранении командующего маньчжурскими армиями генерала Куропаткина от занимаемой должности. А ведь знал, что тот «сольёт» к чертям всю сухопутную войну!
Брусилов и сам тут был «без году неделя», и приписывать себя к «старым маньчжурцам» ну никак не мог. Но встреча Гриппенберга, которого, кстати, государь прочил поставить во главе 2-й маньчжурской армии, была обыграна Куропаткиным с нарочитым лицемерием – на церемонии представления командующий держался чуть ли не запанибрата, то и дело вворачивая «дорогой Оскар Казимирович», за глаза же обзывая его «тупым служакой, не способным командовать и батальоном».
Поезд, доставивший Гриппенберга, прошёл от Петербурга до Харбина, а затем Мукдена, буквально ломая все графики. Вне расписания. Менее чем за двадцать дней.
Оскар Казимирович, ветеран Крымской войны, участвовавший в туркестанских походах, повоевавший в русско-турецкой 1877–1878 годов, несмотря на свои шестьдесят четыре года, был именно что боевым… да что там говорить – решительным и дерзким генералом. На него надеялись. Он вёз очередное распоряжение государя о «всенепременном наступлении».
Ознакомившись с обстановкой, генерал-адъютант Гриппенберг немедленно представил на утверждение план наступления. Суть которого сводилась к следующему: силами вверенных ему корпусов охватить весь левый фланг, занимаемый войсками генерала Куроки, заходя в тыл, сковать, убедив противника, что именно тут будет основное наступление русских. А тем временем дать возможность Куропаткину двинуть в генеральное наступление по всему фронту 1-ю армию под командованием генерала Линевича.
Однако очередное штабное совещание закончилось неизменной куропаткинской отговоркой о «необходимости доработок и согласований».
– Наш светоч неторопливой стратегии – его превосходительство Алексей Николаевич Куропаткин, все инициативные стремления откровенно валандает не только потому, что не потерпит близ себя кого-то более успешного, а потому что тянет до определённой поры, – говорил инспектор госпиталей 2-й маньчжурской армии полковник Солнцев. – И знаете, в чём причина?
– Это, право, будет интересно выслушать, – Брусилов не ожидал такой откровенности от полковника.
– Кто-то из прибывших новым войсковым эшелоном принёс весть сорокой на хвосте… из самого Петербурга. Поговаривают, что государь собирается снять с должности главнокомандующего наместника Алексеева и назначить Куропаткина. Вот после этого и сто́ит ждать оживления в русском стане. Вот тогда, будучи главнокомандующим, Куропаткин всю славу побед припишет себе. А пока… не знаю как у вас, а у меня по медицинской части полнейшее безобразие. И закончится всё это дурно. Только представьте! Накануне наступления нас не снабдили ни одной санитарной арбой! Если бы не эти два гужевых авто, что пришли вместе с новым батальоном, и заверения штабс-капитана, что они будут выделены под вывоз раненых, я уж не знал бы, что и делать!
* * *
Несмотря на размеренность и неторопливость этой эпохи, армия имеет свои маршевые, динамичные ритмы жизни. А уж близость войны и тем более передовых позиций обязательно накладывали дополнительную нервозность и свой характерный отпечаток на поведение людей.
Осмотр Брусиловым батальона пришлось прервать – генерала срочно вызвали в ставку к Куропаткину.
Располагая вверенный ему личный состав, Богатырёв порядком повздорил с офицером квартирмейстерской части, насмотревшись на сумятицу и классический бардак.
В конце концов, плюнул, перепоручив дело младшим командирам… лишь подивившись тому, что унтера и нижние чины принимали подобную необустроенность как само собой разумеющуюся данность.
Наконец привёл и себя в порядок, только радуясь, что у него есть денщик. А это не только освобождало от кучи бытовых проблем, но и снимало тот же вопрос с бритьём. Наличным одноразовым станкам и сменным лезвиям из двадцать первого века пришёл кирдык, а к опасной бритве он ещё не совсем привык.
