Ожидаемая «панцирная рота» до сей поры никак себя не обозначила, тем не менее Гамильтон сразу обратил внимание, что тактика русских изменилась. И не в лучшую для японцев сторону.
«Либо прибыли кадровые части, снятые с западной границы, либо славяне наконец-то чему-то научились».
В этот раз русские батареи не торчали открыто на вершинах сопок, а располагались за линией обороны, и, несмотря на явное количественное преимущество японцев, привести их к молчанию не удавалось. Наоборот, в большинстве случаев контрбатарейной борьбы японские орудия были подавлены.
А на третьи сутки русские сами нанесли контрудар на широком участке фронта.
Начали согласно законам тактики с артподготовки, но как потом выяснилось, пользуясь условиями местности и покровом ночи, предварительно сквозь линию фронта просочились казаки-пластуны, а также многочисленные конно-охотничьи отряды.
Здесь Гамильтон для себя, пусть и запоздало, но ещё успел проконтролировать ситуацию, исправно ведя хронологию действий в своём дневнике.
Случилось то, о чём он предупреждал Куроки и других офицеров японского штаба.
Дело в том, что японцы повсеместно использовали телефонную и телеграфную связь, либо конных ординарцев для доставки донесений. Британский опыт оптической сигнализации с помощью гелиографов, за который ратовал Гамильтон, ими практически не применялся.
В ночь перед контрнаступлением русские разведчики-пластуны (plastuns) перерезали линии соединений, при этом весьма масштабно и в нескольких местах. Высланные на восстановление солдаты были по-тихому вырезаны из засады.
Вследствие чего атакованные японские части вели абсолютно не согласованные действия из-за отсутствия координации.
* * *
Но первым выступил Штакельберг.
Не дожидаясь рассвета, внезапным броском 1-й Сибирский корпус овладел деревней Кофынцы. Японский гарнизон оказался захвачен врасплох и был взят в штыки. Лишь немногая его часть сумела разбежаться.
Учитывая, насколько развито была поставлена шпионская система посредством китайских соглядатаев, японцы бездарно прошляпили начало русского наступления. Тем более что информация поступала! Скорей всего, сказалось почти спонтанное смещение графика на более ранние часы и донесения просто не успели ко времени.
Дальнейшее продвижение корпуса замедлилось.
Японцы быстро очухались и оказывали яростное сопротивление. Войска Штакельберга упёрлись в следующий населённый пункт – Ляндасань.
Штакельберг был связан приказом и необходимостью держать темп, бросая пехотные части при орудийной поддержке раз за разом на укрепления противника, множа раненых и убитых.
Однако артиллерийский огонь оказался малоэффективен – тяжёлых снарядов у русских было мало, а шрапнели не могли поразить укрывшихся за толстыми глинобитными стенами домов и кумирней японцев.
Сибиряки умылись бы кровью, но японцев сбил с толку лихой наскок русской кавалерии на расположенные в тылу резервы – сотня орущих посвистом бородачей почти беспрепятственно порубив копившиеся подкрепления, ворвались на окраину селения.
Беспорядочная ружейная пальба за спиной спровоцировала панику и страх окружения. Японский гарнизон покинул укрытия аккурат под казачьи шашки.
Вместе с этим, обрушив на японские позиции всю возможную артиллерийскую мощь, Гриппенберг двинул остальную армию.
Пошёл в наступление и корпус Брусилова, в том числе наконец полноценно включив в план атаки «батальон нового строя».
* * *
Выехав в 6 часов, когда утренний туман был ещё разбавлен сумерками, Гамильтон, при небольшом конвое из двух офицеров, денщика и ординарцев, был потревожен звуками далёкой канонады. Пустив лошадей в галоп, отряд поспешил к назначенному месту.
Батальон, куда они прибыли, располагался в складках местности во впадине, покрытой земляными насыпями, уходя правым флангом к полузаброшенному маньчжурскому кладбищу. Позиция, укрытая от взоров противника, оказалась весьма удобной.
В целом на этом участке фронта артиллерийский обстрел был незначительным с обеих сторон, вследствие крайней пересечённости местности – как и ожидалось, у русских практически отсутствовали горные пушки. Впрочем, и японцам подтянуть полноценную артиллерию оказалось затруднительно. Но даже в этом случае огонь можно было вести на дистанции не больше мили, лишь за исключением нескольких участков вдоль долин. Поэтому на передовой в основном слышалась оружейная пальба с редким бу́ханьем чего-то более крупнокалиберного.
Командир батальона, в чине подполковника, на вид неприятный и злой круглолицый коротыш, бросая недружелюбные взгляды на европейца, о чём-то резко переговорил с прибывшими штабными офицерами. Однако разглядев генеральские знаки отличия Гамильтона, с явным усилием заставил себя смягчиться и перешёл на довольно сносный «дойче»:
– Противник атаковал аванпосты.
Узнав, за каким интересом прибыл британский генерал, он подтвердил:
– Да. Что-то похожее мы наблюдали при рекогносцировке. Однако, сэр, здесь может быть опасно, линия фронта нестабильна.
Далее японцам стало не до европейского гостя – русские проявили серьёзность намерений.
Предоставленный практически сам себе (с ним был лишь денщик), Гамильтон оказался перед выбором: двинуть с офицерами на более близкие подступы к линии фронта, веря, что коль русские сумели отбить все атаки на этих крутых перекатах, то японцы и подавно не уступят. Либо подняться на доминирующую над остальными возвышенностями сопку.
И недолго думая, всё же выбрал её, направив свою лошадь в тыл.
«Да! Далековато, немного невыгодный ракурс, исключающий вид на один из флангов, но зато остальная часть поля боя будет как на ладони».
Лошадей денщик отвёл на обратный склон. Гамильтон приготовился, удобно улёгшись на специально взятую для такого дела циновку. Вооружился биноклем, хорошей зрительной трубой и на всякий случай писчими принадлежностями – делать заметки.
Успел вовремя, представление только начиналось. Похоже, что русские накапливались для атаки, пользуясь естественными укрытиями. Между передовыми линиями противоборствующих было значительное расстояние, и ружейная стрельба велась с сомнительным успехом.
Наконец наметилось активное шевеление, и Гамильтон, настроив более дальнозоркий монокуляр, увидел тех самых обещанных «панцирников в пятнистом».
Расстояние делало движение тягучим – невзрачные семенящие букашки на пегом поле. Увеличение подзорной трубы давало более чёткие детали… почти чёткие – всё ж дистанция значительная, но бинокль оказался предпочтительней. Приближая, «цейс» не сужал панораму, дав оценить и темп, с которым двигались русские.
Посчитать численность неприятеля было сложно, но примерно около трети роты высыпало из укрытий, рассеянной цепью пробежав ярдов сто – сто пятьдесят… и раскатилось серо-бурыми комочками, залегая, открыв довольно частый ружейный огонь.
