А на самом деле до заката было ещё уйма времени. И с ходу, в первые же часы похода, на этом достаточно лёгком, всего лишь полуметровом и не особо заторошенном льду стали обрабатывать взаимодействие в караване. На разных режимах – «полный ход», «малый», «стоп машина», «реверс». Приноравливаясь к тягучести исполнения и репетования команд на этих бронированных, многотонных… далеко не рысаках. Да и обучали народ из «местных» – вахту себе на замену. Людям когда-то надо же и отдыхать.
Массивная ту́ша атомохода (тридцать метров ширины против двадцати трёх броненосца проекта «Бородино») и без того оставляла за собой основательно широкий канал. При аккуратном следовании точно по оси фарватера сопровождаемые могли не опасаться соприкосновения с кромкой льда.
Иногда из-под кормы ледокола выныривали крупные обломки льда – «Суворов» встречал их форштевнем, разбивая, так как следующие за ним тонкостенные пароходы при неудачном маневрировании могли пропороть скулу или борт.
В целом все корабли и суда были перегружены, просев, опустив дейдвудные части много ниже слоя льда, но всё равно оставалась опасность особо поднырливым куском льдины повредить винты. Несмотря на специальные защитные отводы и кольцевые насадки, что были смонтированны перед отправкой эскадры.
При малейшем подозрении на подобный исход следовало в обязательном порядке стопорить машину, отбивая сигнал о своём манёвре, дабы избежать наката на корму идущих сзади.
Радовало то, что на паровых поршневых машинах допускалась большая гибкость в выборе числа оборотов, и после остановки ход машине можно было давать постепенно, начиная с «самого малого», струей отгоняя обломки, тем самым предохраняя винт от ударов.
Но пока никаких жёстких эксцессов не случалось, да и (на взгляд «ямаловцев») не должно было при таком скоростном режиме и той лёгкости ледяного покрова.
Так что прикомандированные «лёдопроходчики» «гоняли» корабли эскадры просто вхолостую, шлифуя реакцию капитанов и исполняющие действия экипажей.
К вящему неудовольствию Рожественского – эта тренировка съедала лишние узлы скорости. Тем более что в тёмное время суток ход и без того падал – рисковать не хотели.
Поэтому от Карских ворот до траверза острова Белый, до которого было больше (или всего) пятисот вёрст (если по-сухопутному), – на этот перегон потратили практически четверо суток.
Ближе к острову Белый, вследствие подвижки льда то тут, то там образовывались места открытой воды – разводья. Стали появляться полыньи, где покрытые серо-зелёной рябью, где покачивающиеся густым ледяным крошевом. И те и те были удобной дорогой – каким бы тонким ни был лёд, путь по чистой воде или разреженному льду выгоднее, чем ломиться напролом.
Маршрут стал извилист. Широко лавируя, шли от полыньи к полынье, легко и с треском ломая перемычки между льдинами. Одна из таких перемычек, кстати, оказалась с сюрпризом – толстой «бородой» подводного айсберга. Такой, что «Ямал» неожиданно тряхнуло. Впрочем, не остановив движения. Только голос судоводителя стал громче, по рации предупреждая коллегу на идущем вслед «Суворове».
Ближе к Белому уже шли совсем ходко – насобачились. Кочегары пары́ держали на марке, дымили густо. Для арктической живности этих мест (как оказалось, особо непуганной) такое количественное нашествие человека было неожиданным. Шалели крикливые полярные чайки, спешили и не спешили нырнуть в воду ленивые ластоногие. Однажды увидели целое стадо нарвалов («единорогов»), плывущих по дальнему краю огромной полыньи. Редкая, кстати, животина в двадцать первом веке.
Приходили «в гости» белые медведи. Один зверюга, явно считая себя хозяином здешних территорий, до последнего стоял на пути ледокола, задрав морду, раздражённо втягивая носом воздух, убравшись в сторону практически из-под ломающего лёд форштевня.
Ветер был умеренный, температура держалась в пределах «минус пяти», что не мешало матросам императорского флота с любопытством высовываться на палубы, поглазеть на ледокол, да и на интересных, невиданных досель животных.
Не упускали случая проявить интерес и выходцы из будущего.
– Ты гляди, Вадим Валерьевич, какие «единороги»! Давненько не видел столько много и зараз! – не отрываясь от бинокля, воскликнул капитан. – Эх-эхех! Повыбили их в наше время. Это сейчас тут лишь самодийцы-поморы, немного норвеги шастают, ещё реже англичане.
– Ага, англичане прям так и реже, – щерясь, возразил Шпаковский, имея в виду последние стычки с островитянами.
– Я же про звероловов.
– А почему единороги? Где? – С интересом закрутил головой стоящий в компании старлей.
– Не видишь? На, – Черто́в протянул бинокль и указал рукой: – Во-о-н они, вдоль края полыньи. У этих морских животных, весом доходящих до полутора тонн, один из зубов вырастает в бивень. Длина до двух-трех метров. Килограммов на десять тянет. Закручивается спиралью. Левой.
– Далековато, – сожалением опустил бинокль Волков и переспросил: – А почему единороги?
– Ещё в пятнадцатом веке прохиндеи-купцы впаривали европейским королям зуб нарвала под видом мифического бивня коня-единорога. За бешеные бабки. Потом, конечно, как сюда повалили мореплаватели, секрет раскрылся. А самим нарвалам эта костяшка (а растёт она только у самцов) нужна лишь для оспаривания самок.
– Вот такой вот хрен моржовый, – улыбаясь, поддакнул начбезопасности.
– Не понял, – потупился старлей, – для оспаривания или спаривания? При чём тут тогда хрен, тем более моржовый?
– У-у-у, тут загадка природы, – веселясь, вздёрнул брови Вадим. – Не-не, ты не подумай! Естественно, морж стои́т своей нетривиальностью отдельно. Но это ещё один изыск полярных морей. У него своя судьба.
– Чего?
– Ты, морячок пехотный, кадысь собирался служить в Арктику, – заржал Шпаковский, – хотя бы почитал по ней чего? У моржа, в отличие от нас – хомо, в члене имеется так называемый бакулюм. Кость длиною сантиметров пятьдесят! Смекаешь, отчего присказка про «хрен моржовый»?
– Чего-то ты больно весел… – буркнул Черто́в, уже давно заметив, что хоть его помощник и лейтенант по-своему спелись, но иногда Валерьич откровенно подначивает качка-морпеха.
– Не говори, – Шпаковский аж прослезился от смеха, – точно буду битым.
– Лучше скажи, как они тебе… эти бронечемоданы? – перевёл тему капитан – он уже видел, что у Волкова стала вытягиваться челюсть. А это признак, что лей начинает заводиться.
Последний раз такая пикировка между этими двумя закончилась… боксом. С обоюдного согласия и под овации всех уместившихся в спортзале. Победила молодость, хотя и жилистый пенсионер-Валерьич был неплох. Произошло это аккурат после отъезда царя-батюшки – пожелтел, позабылся фингал под глазом у Шпаковского, как, видимо, и преподанный урок.
– Так как тебе «Суворов»? – переспросил Андрей Анатольевич.
