— Вы забрали то, что вам не принадлежит. Будьте любезны вернуть.
Пром шагнул вперед и покачал головой.
— Азек Ариман, я нарекаю тебя traitoris excommunicate — врагом Империума и вероломным сыном Императора. Приготовься к смерти.
Корвид повернулся к Люцию, и тот вздрогнул, когда в черепе у него раздались слова Азека.
+Действуй быстро,+ передал Ариман.
— Ты серьезно? — вслух отозвался мечник. — Я иначе не умею.
После бомбардировки амфитеатр Никеи лишился своих нуллифицирующих свойств. Участки из псионически инертных материалов, расположенные сложными геомантическими узорами, рассеялись пылью под ударами с небес. Сохранились лишь остатки подавляющего поля, которые ничем не могли помешать адепту, отточившему свои способности в недрах Черного корабля.
Хатхор Маат с изяществом хирургеона проник в мозг смертного, указанного ему Азеком, и скальпелем из силы Павонидов аккуратно изменил строение неокортекса
[129] — по сути, заново создал его. Легионер не торопился и применял ровно столько энергии, сколько требовалось. Усилив ее приток, он обратил бы внимание имперских псайкеров на то, что с их соратником творится нечто подозрительное.
Распад плоти в черепе техножреца вызывал у Маата отвращение. Человек медленно умирал, но, что более важно, каждую секунду с ужасом думал о том, как его предал собственный организм.
«Страх — самая удобная трещинка в броне…»
Павонид углубился сознанием в разум и тело магоса Икскюля. По пути Хатхор исправлял урон, нанесенный нейродегенерацией, — возвращал жизнь в погибшие клетки и атрофированные мышцы. В мгновение ока он избавил техножреца от последствий долгих лет болезненного увядания. Мышцы Умвельта немедленно начали расти, и в сознании смертного вспыхнула надежда.
«Теперь повернем нож в ране, оставленной ужасом».
Адепт тут же прервал процесс лечения, и болезнь, перехватив инициативу в битве на клеточном уровне, опять поползла по телу магоса черным пятном скверны.
Ощутив, что Икскюля объял страх, Хатхор снова влил в него силу Павонидов и отогнал наступающий недуг. Маат еще несколько раз повторил цикл исцеления и распространения болезни; во время каждого сеанса терапии адепт шептал в сознании Умвельта, соблазняя того заманчивыми предложениями.
Трудясь под оболочкой из мяса и костей, легионер смутно различал слова Аримана, но почти не прислушивался к ним. Что бы ни говорил Азек, он просто старался отвлечь неприятеля — выиграть время для Хатхора, чтобы тот надежно подцепил жертву на крючок предательства.
Икскюль с быстротой мысли переживал различные варианты будущего. Магос видел неизбежный исход жуткого заболевания, окончательную деградацию своего организма. В его сознании сменялись тягостные картины: техножрец лежит, свернувшись в обгаженный клубок, настолько уродливый и омерзительный, что даже коллеги-механикусы не желают находиться рядом с ним. Умвельт стал бременем для окружающих, и заботятся о нем только смердящие биосервиторы. Безотрадное существование Икскюля заканчивается лишь после того, как его тело наконец отказывает, не выдержав беспрерывных мук.
Призвав ужасные образы собственных мутаций и разложения, Хатхор усилил натиск на рассудок Умвельта, и магоса охватил поистине нечеловеческий страх.
Тогда Маат перешел к искушениям.
Он показал Икскюлю иное, статное и могучее тело на пике физического совершенства, неуязвимое для любых недугов и клеточного распада. Подобная плоть никогда не подведет хозяина, не ослабнет и не одряхлеет.
Ее владелец покажется божеством среди людей.
«Прошу, исцели меня!» — мысленно вскричал Умвельт.
+Хорошо,+ пообещал Хатхор, +но мне кое-что нужно от тебя взамен.+
«Все, что угодно!»
+Уверен?+
«Вылечи меня, и я покорюсь тебе!»
Ни один воин на свете не мог сравниться с Люцием в проворстве.
Да, Санахт умело владел клинками, подтверждением тому служил шрам, рассекавший лицо мечника, но мастерство атенейца подкреплялось его пророческими способностями. Даже вороненок Никона Шарроукин, который убил Люция на планете ложного Ангела Экстерминатус, владел даром, недоступным для обычных фехтовальщиков.
Но ни тот, ни другой не обладали врожденной быстротой сына Фулгрима.
Метнувшись к имперцам, Люций припал на колено и резко выбросил вперед левую руку. Обвитый вокруг запястья шипастый кнут развернулся, словно цепкий язык насекомоядного хищника.
Раздался щелчок, похожий на выстрел.
Плавно сужающаяся к кончику плеть захлестнула шею сестры Цезарии, как гаррота
[130]. Колючки злобно встопорщились, и Люций движением, напоминавшим рывок поршня, дернул оружие на себя.
Шипы и наточенные до бритвенной остроты лезвия распороли металл и плоть.
Голова Лавентуры свалилась с плеч, из обрубка шеи ударила струя крови.
В миг смерти парии ее тело утратило большую часть подавляющих сил.
На глазах Прома сестра Цезария рухнула замертво, и ее голова в шлеме укатилась к груде обломков. Дион бросился в укрытие.
— Убей Лемюэля! — взревел он, обернувшись к кибернетическому вместилищу Креденса Аракса. — Сейчас же!
Но пневматическая лапа, вместо того чтобы задушить Гамона, разжалась и выпустила добычу.
Робот с машинной душой Креденса развернулся к магосу Икскюлю и, хотя облик механического создания никак не отображал человеческих эмоций, Дион ощутил его смятение. Аракс хотел сдвинуться с места, но его конечности лишь судорожно дернулись.
«Почему киберорганизм Креденса отказал?»
Миг спустя Пром узнал ответ.
Взглянув на стальную клетку-фиксатор Умвельта, библиарий увидел за ее прутьями не мягкую, как воск, серую плоть умирающего, а гладкую розовую кожу. Дион уловил привкус колдовства, прежде скрывавшегося за нуль-полем парии. Бъярки почуял то же самое и догадался о причинах перерождения Икскюля на долю секунды раньше Прома.
— Малефикарум!
Бёдвар свирепо взмахнул рукой и описал короткую дугу инеевым клинком, вложив в жестокий удар всю ярость и мощь Фенриса. Меч рунного жреца разрубил магоса от плеча до паха, из раны брызнули кровь и машинная смазка. Убитый предатель рухнул на камни Никеи, но причиненный им вред уже нельзя было исправить.
