Или же… Сыны Хоруса?
Да. При дворе магистра войны Люций отыщет поистине невиданные, изящнейшие удовольствия.
Боковым зрением мечник уже некоторое время замечал некое кружение внутри стен, но игнорировал его. Отпрыск Фениксийца неплохо разбирался в кознях нерожденных и предполагал, что местный репертуар образов ограничивается банальными ужасами изуродованной плоти и сладострастия.
Люций…
— Зря тратите время, — сообщил он в пустоту. — Поверьте, какие бы телесные соблазны вы тут ни наколдовали, мы с моими братьями из Детей Императора давно уже пресытились даже самыми неописуемыми извращениями.
Движение внутри барьеров усилилось, и мечник ухмыльнулся. Он добрался до Т-образного перекрестка, где вправо и влево уходили коридоры, залитые переливающимся светом.
— Разве порождения варпа, не ведавшие плоти, могут научить сына Фулгрима чему-то, касающемуся телесных наслаждений или мук? Вам ничего не известно ни о том, ни о другом. Вы — отголоски того, что чувствуем мы. Вы — блеклые фантомы в обличье ощущений!
Умение владеть мечом — это еще не все…
Люций застыл, его сердца застучали быстрее.
Однажды он уже слышал такую фразу.
— Локен?
Слишком быстр для тебя, предатель.
Мечник резко обернулся к противоположной стене, откуда донеслись слова.
Он знал и этот голос.
— Шарроукин.
Повернувшись обратно, Люций на кратчайший миг заметил в толще стекла размытый силуэт легионера в темных доспехах. Фигура исчезла, и воин моргнул, сомневаясь, что вообще видел ее.
Ты для меня ничто — просто бешеная собака, которую надо прибить.
Спину мечника обжег полосующий удар. Крутнувшись на пятках, он успел разглядеть тень, которая мелькнула за угол коридора. Мгновением позже Люций выхватил клинок, чувствуя, как по хребту струится кровь из отвратительно аккуратной борозды на спине. Несмотря на боль, выпад произвел на воина впечатление — Люций помнил, что легионер Коракса проворен, но уже забыл, насколько.
— Выходи, выходи же, вороненок, — позвал мечник, ослабляя кольца кнута на левом запястье. — Готов к моему реваншу?
Он медленно повернулся вокруг своей оси, ища противника взглядом.
Твои мысли выдают тебя.
Люций скрипнул зубами. Сначала Локен, потом Шарроукин, теперь еще и Санахт!
Новый укол боли пронзил ему бок, и мечник опустил клинок, запоздало парируя выпад. Следующий выпад поразил легионера в поясницу; пошатнувшись, он упал на одно колено.
— Деритесь открыто! — взревел Люций, вскочив на ноги.
Прямо из стен, будто призраки, выступили три воина: Локен в светло-серой броне Лунных Волков, Шарроукин в полностью черном доспехе и Санахт в багряных латах. Они окружили мечника, но тому доводилось сражаться и побеждать и при худших раскладах.
Три величайших мечника из тех, с кем сталкивался Люций… Вот такой схваткой он точно насладится.
Гарвель напал первым: пригнувшись, он нанес колющий удар гладием. Люций заблокировал выпад, крутанул запястьем и впечатал кулак в лицо Лунного Волка. Ощутимо хрустнули кости. Фантом отступил и скрылся в тенях, распавшись на фрагменты.
Шарроукин крест-накрест рассек Люцию спину парными клинками. Удержавшись от крика, сын Фулгрима развернулся и рубанул мечом по шее Гвардейца Ворона. Лезвие глубоко вошло в плоть, но Никона также сбежал в искаженный полумрак.
Щелкнув кнутом, Люций захлестнул клинок Санах-та. Пока тот пытался выдернуть оружие, воин Третьего всадил свой меч по рукоять в живот атенейца.
Призрак Санахта исчез с хриплым воем, от которого затряслись стены. Люций взревел, триумфально воздев руку с клинком, и зашелся булькающим, почти истерическим смехом. Зрачки мечника расширились от боли и свирепого наслаждения победой над всеми тремя воинами, которым когда-либо удавалось одолеть его.
Легионер перестал ухмыляться, как только увидел, что из зеркальной преграды на него смотрит еще один противник — живое воплощение совершенства, с ясным взглядом и мужественно красивыми чертами.
Люций почти забыл это лицо.
Его пальцы сами сжались на рукояти клинка.
Кнут напрягся в предвкушении дуэли.
Однажды сын Фулгрима уже изуродовал собственные черты. Сейчас он повторит процедуру, но уже не острым куском стекла, а мечом.
Покажи мне, как ты сражаешься. Покажи, как выигрываешь.
Бросившись на отражение, Люций с размаху обрушил клинок на барьер. Оружие пробило стену, полетели осколки стекла; один из них глубоко пробороздил лицо воина.
Ему было плевать. Боль не имела значения.
Ты можешь победить кого угодно… кроме меня.
Услышав насмешку двойника, мечник принялся неистово и безжалостно рубить прозрачную преграду. Он шагнул в ураган смертоносных фрагментов стекла — из множества порезов на лбу и щеках обильно заструилась кровь.
Кожа на лице повисла лохмотьями, разрезанные мышцы отслоились от костей.
Люций яростно взревел, и в его первобытном рыке злоба смешалась с горечью утраты.
Воин углубился в бушующий вихрь стекла и ненависти.
Осколки воссоединились у него за спиной. Прозрачная плоскость бесследно поглотила Люция, словно тот и не ходил никогда по изменчивым хрустальным коридорам.
Кристаллический лабиринт поймал очередную слабовольную жертву.
Ариман в сопровождении братьев мчался по переходам внутри пирамиды. Адепты сворачивали наугад, стараясь оторваться от ковыляющих за ними комплектов брони, наполненных прахом. Возглавлял погоню Собек, который вывел армию доспехов из разбитой стены.
Сколько бы перекрестков ни миновали легионеры, преследователи неизменно держались неподалеку. Азек направлял соратников по широким хрустальным галереям, через змеящиеся коридоры и полные отголосков сводчатые залы, где мелькали блики великого множества цветов. Казалось, сам Великий Океан давит на стекло с внешней стороны.
Насколько понимал корвид, такой вариант был вполне возможен.
Космодесантники пробовали вступить в бой, но град болтов не смутил медленно и уверенно шагающего Со-бека, а пси-атаки не задержали его бестелесное воинство.
На каждом повороте живые легионеры замечали все больше неуклюжих, похожих на автоматоны созданий в характерных латах Тысячи Сынов. По какой-то причине, вероятно, из-за эффекта подводного освещения, броня големов причудливо отливала лазурью.
— Они не остановятся, — произнес Хатхор. Он пошатывался, будто страдая от нестерпимой боли, хотя Ариман не видел, чтобы Маат получил ранение.
— Значит, и мы не должны, — бросил Толбек.
