— Я помню их всех, — ответил Менкаура, булькая кровью. — Еще я помню Астенну и то, как из-за твоего высокомерия он у меня на глазах сгинул в муках, пожранный огнем.
— Да, Астенну погиб, — признал Ариман. — Но я хотя бы попытался. Если бы ты сам поддался перерождению, то предпочел бы умереть или дать мне шанс исцелить тебя?
— Когда перерождение придет за мной, убей меня, как Русс покончил с Гастаром — быстро и безжалостно.
Менкаура, как обычно, не говорил прямо, но Азеку подумалось, что его брат-провидец узрел отрывки своего будущего. Неужели его ждет судьба, при которой смерть предпочтительнее жизни?
— Довольно, — вмешался Хатхор Маат. — Я не могу вечно сдерживать плоть Собека. Надо перевезти его на «Кемет» и отправляться домой.
Ариман резко повернулся к павониду.
— Мир Девяти Солнц для нас не дом!
Глава 3: Неназываемая. Братья. Афоргомон
Планета была упрямой.
Она неизменно сопротивлялась любым попыткам дать ей имя. Некоторые окрестили ее Миром Девяти Солнц, однако мерцающие светила, кружась в небе, то исчезали, то разделялись надвое, своенравно опровергая подобный титул. Другие предлагали названия на мертвых языках, но такие варианты быстро забывались.
Немногочисленные третьи, следуя примеру звездочетов старины, пытались соотнести изменчивую суть планеты с характерами богов из древних мифов и легенд. Всякий раз, когда они находили имя, отвечающее тому или иному аспекту многоликого мира, небесное тело стремительно преобразовывалось, и номен оказывался бессмысленным.
В итоге осталось единственное подходящее название. Раньше Люций насмехался над его грубым буквализмом, но даже мечнику пришлось согласиться, что оно вполне уместно.
Планета Чернокнижников.
Среди переливчатых грозовых туч дрейфовала колоссальная пирамида из покрытых бронзой механизмов — позолоченный собор в океане цветов, который не существовал прежде и никогда не появится снова.
По скрежещущим шестерням на гранях исполина скользили, переплетаясь между собой, блистающие разряды эфирных молний. В кильватере громады возникали пси-вихри, которыми насыщались призрачные исчадия варпа.
К пирамиде слетались многотысячные стаи тварей с острыми, как бритва, крыльями; их привлекало отраженное сияние далеких светил. Создания, похожие на украшенных самоцветами морских дьяволов, порхали над боками титанического здания и нежились в испускаемых им ярких лучах, напевая мотивы незабываемой красоты.
Наблюдая за варп-мантами с широкого балкона, Амон изыскивал мистические смыслы в их спиральных траекториях. Разумные зефиры, залетавшие в алхимическую мастерскую легионера, неумолчно болтали, изучая ее тайные уголки, и несли с собой резкий запах, как перед бурей или сразу после нее.
— Все в этом мире противоречиво, — сказал легионер, всматриваясь в облака. — Его душа еще не сформировалась.
Небо не ответило ему, однако серокожие големы за спиной воина заплакали: злобные ветры, пройдя сквозь их тела, на мгновение распахнули двери тюрьмы воспоминаний.
— Он рождается заново с каждым вдохом, — продолжил Амон, повернув к себе ладони, залитые красной артериальной влагой. Душа жертвы улетучилась в варп, как струйка дыма. — Вероятно, проблема таится здесь.
Очередное гадание завершилось ничем.
Очередное окно в будущее раскололось.
Легионер гадал на астрологических часах, насыщенных эфиром флектах, больных печенках, сожженных сердцах, неочищенных глазах, но грядущее оставалось неуловимым. Корвиды ослепли, их дар невиданно ослабел, а безмозглые Пирриды меж тем упивались мощью в лучах величия примарха.
Скрупулезно вычерченные Амоном звездные карты оказались совершенно бесполезными: небеса говорили загадками, к которым воин не мог подобрать ключа.
На руинах Тизки, где рыскали демоны, он ценой ужасных потерь собрал песок для несравненных провидческих линз, но стоило настроить их на Терру, как стекло разлетелось в мелкое крошево, а легионер почти окривел. Менее притязательный ученый счел бы случившееся добрым знамением, однако Амона не интересовало ничего, кроме истины.
Любые его усилия завершались ничем. Светила тонули в блеске с востока, где воссиял новорожденный бог в смертном теле. По крайней мере, так утверждали огненные образы, но даже глупцы знали, что пламени нельзя доверять.
Корвид мысленно поднялся в третье Исчисление, ища ясности и понимая, что не обретет ее. Только не здесь и не сейчас.
Только не в одиночку.
Легионер искал ответы, необходимые для выживания Тысячи Сынов. Ответы, которые его господин мог найти за один удар сердца, но не хотел. Азека выводило из себя бездействие Магнуса, но Амон и после гибели Просперо считал, что примарх разбирается в происходящем лучше, чем его отпрыски.
Даже в сравнении с Ариманом.
Особенно в сравнении с Ариманом.
Алый Король недавно упомянул об успехе главного библиария за гранью реального мира. Известие о скором возвращении Азека не обрадовало Амона: советник и без прорицания видел, что они ступают по разным дорогам, которые неизбежно приведут к кровопролитию.
Над балконом промчалась стайка переливающихся демонических скатов. На бледном брюхе каждой варп-манты шевелились влажные нарывы; раскрываясь, они превращались то в пучки глаз, то в невнятно бормочущие рты. Песня созданий дразнила восприятие легионера — казалось, если правильно вслушаться в нее, тебе откроются великие и ужасные тайны.
Далеко внизу под летающей пирамидой расстилалась изломанная поверхность планеты, уходящая к бесконечно далеким горизонтам. Амон еще не видел двух одинаковых участков ландшафта, и, насколько он понимал, пейзажи в этом мире вообще не повторялись. На мощных ясновидческих приборах советника возникали неистовые алмазные океаны, что обрушивались сверкающими приливами на громадные острова из окостеневших тел божеств; извилистые лабиринты, которые с головокружительной стремительностью убегали вниз, к самому ядру; водопады из визжащих лиц, извергающиеся в небеса.
Движением мысли легионер повел свою исполинскую обитель вниз. Громада пробила облачный слой, и Амон узрел безумный рельеф планеты, на которую их перенес примарх.
В небо, расчерченное эфирными штормами, били молнии, исторгаемые непрерывно меняющимся миром. Каждый его вдох сулил новые свершения, любой выдох казался актом могучей силы. Воин видел черные горы, железные пустыни, металлические руки и невнятно лопочущие леса, где тени рассказывали валунам истории о стародавних богах.
Ландшафт испещряли рифленые башни из серебра и золота, хрусталя и камня, стали и стекла — гигантские шпили, воздвигнутые псионическими умениями и волей их хозяев. Тот, кто мог запомнить расположение и внешний вид твердынь, вскоре обнаруживал, что они находятся в других местах и выглядят немного иначе.
